– В этом на самом деле нет необходимости.
– Я не думаю, что ты должен жить один сейчас.
– Все будет в порядке.
– Она уже купила билет на самолет, Тони.
– Что ж, очень мило с ее стороны.
Джоанна говорит, ковыряя вилкой картофельный салат:
– Мне жаль, что я сама не могу остаться с тобой подольше.
Он как бы отгоняет ее сожаление своей вилкой.
Минуту-другую они едят молча.
– Очень жаль, что «пассат» разбился, – произносит он, оживленный новостью о приезде Корделии.
– О, да ладно тебе, это был несчастный случай. И ему давно пора было отправиться на свалку.
– Мне он нравился.
– Мне тоже, – признается Джоанна.
– Помнишь, как мы ездили в нем за город?
– Конечно.
– Было здорово.
– Есть что вспомнить, – говорит она, подливая себе вина, и в ее голосе слышны нотки флирта.
Они не раз выезжали на «пассате» за город – а раньше в старом «вольво-740» – через Францию, через туннель Монблан и дальше через Валле-д’Аосту в Пьемонт и сияющую огнями Ломбардию. Но особенно ему нравилось проезжать через Валле-д’Аосту – впечатляющий пейзаж и возникающее там чувство, что ты перемещаешься из Северной Европы в Южную.
Каким чудом кажутся теперь эти их поездки. Одна мысль о них вызывает у него щемящее чувство.
Воспоминание о свежем влажном воздухе.
Он отпивает вина. И замечет, что его рука дрожит.
Так или иначе это все прекратилось, когда «пассат» прописался в Ардженте, лет двенадцать назад. Он уже тогда был далеко не новым.
Джоанна обращается к нему:
– Корделия говорит, что поможет тебе найти новую машину.
– Правда?
Джоанна уловила нотку скептицизма в его голосе.
– В машинах она разбирается, – говорит она.
– Да, разбирается, – соглашается он.
– Она поможет тебе найти что-нибудь. В Равенне, полагаю.
– Или в Ферраре.
– Как захочешь. Ты поел?
Он кивает, она берет его тарелку и относит со своей на кухню.
Снег перестал идти – теперь на улице мерзкая слякоть. Морозный, сырой день. Джоанна разговаривает по телефону. Он не знает с кем. Она звонит нескольким людям. Похоже, говорит о работе, думает он, вслушиваясь в ее голос, сидя в ушастом кресле с «Лунатиками» Кларка на коленях. Он недалеко продвинулся с этой книгой. Просто она ему не очень интересна, в этом дело. Теперь уже мало что вызывает у него интерес.
Закончив говорить по телефону, Джоанна спрашивает, не хочет ли он посмотреть фильм.
– Фильм? – произносит он таким тоном, как будто она мешает ему читать что-то интересное. – Ну, ладно.
Он замечает полный бокал вина у нее в руке. Она пьет много вина, думает он. Ей не по себе от этой ситуации, от того, что она застряла здесь с ним.
– Какой фильм? – спрашивает он.
– Я не знаю, – говорит она. – У нас же столько всяких дисков.
Она подходит к полке с фильмами и начинает просматривать их. На ней просторный трикотажный халат.
– «День сурка»? – говорит она.
– Мы, наверное, смотрели его раз двадцать, – бросает он недовольно.
– Хорошо. «На золотом пруду»?
– Нет.
– «Пока не сыграл в ящик»?
Он хмыкает.
– А как насчет «Шофера мисс Дэйзи»?
– Боже, нет.
Она предлагает еще несколько фильмов – и каждый он с раздражением отвергает.
– Почему ты сам тогда не выберешь? – спрашивает она, начиная терять терпение. – Иди сюда и выбери сам.
– Джоанна…
Он продолжает сидеть в ушастом кресле. Складывает руки, соединив кончики пальцев, словно собирается изречь какую-нибудь мудрость.
А затем просто вздыхает и говорит с интонацией «ну, сдаюсь»:
– Ну, что там еще?
– Да полно всего. «О Шмидте»?
Он снова вздыхает.
«О Шмидте»? – почти кричит она, поворачиваясь к нему.
– Нет!
– Ты вообще хочешь посмотреть фильм? – спрашивает она.
– Не особенно, – говорит он слегка вызывающе.
– А почему сразу не сказал?
– Ну, куда ты?
Она выходит из комнаты.
– У меня есть дела.
– Какие дела?
– Работа. Я вообще-то должна быть в Нью-Йорке.
Это выводит его из себя.
– Я не просил тебя приезжать! – кричит он ей вслед.
Оставшись один, он протирает глаза и бережно ощупывает свое изувеченное лицо, о котором успел забыть.
Она возвращается и теперь стоит перед ним.
– Послушай, – говорит она, пытаясь как-то объясниться, – я здесь потому, что думала, тебе нужна помощь…
– Мне не нужна твоя помощь, – слышит он собственный голос.
На секунду повисает жуткая тишина.
– Ну и хрен с тобой, – говорит она тихо.
Он слышит, как она поднимается по лестнице и как хлопает дверь ее комнаты.
Через несколько минут он встает на непослушные ноги и идет за ней. На лестнице его пошатывает, и он останавливается.
Подойдя к двери, он вежливо стучит:
– Джоанна?
Нет ответа.
– Джоанна… Прости. Ну, прости. Я сегодня сам не свой.
Он не открывает дверь – это не разрешается, не разрешалось уже много лет.
– Пожалуйста, – просит он, почти касаясь лицом крашеной двери, которая когда-то была белой, – спускайся. Я заварю чай. Ну, прости. Я правда сожалею.
Спустившись, он заваривает чай – в заварном чайнике, по старинке. Никто так больше не заваривает, думает он с грустью.
Когда он входит в гостиную с подносом в руках, то с удивлением видит ее. Она сидит на диванчике, положив свои не по-женски крупные ступни на пуфик, и внимательно смотрит на свои руки.
– Такое паршивое чувство, – говорит она.
– Какое?
Он ставит поднос.
– Ну, я прилетела всего на два дня – и вот на тебе.
– Я сожалею, – говорит он. – Я виноват.
– Да, виноват.
Он присаживается в кресло, погружаясь в него так, что его ноги слегка отрываются от пола. Он сидит, тяжело дыша.
– Как самочувствие? – спрашивает она.
