Монкс вынул маленький кошелек из-за пазухи, куда второпяхзасунул его, и, привязав кошелек к свинцовому грузу, когда-то служившему частьюкакого-то блока и валявшемуся на полу, бросил его в поток. Кошелек упал тяжело,как игральная кость, с едва уловимым плеском рассек воду и исчез.
Трое, посмотрев друг на друга, казалось, облегченновздохнули.
— Готово, — сказал Монкс, опуская крышку люка,которая со стуком упала на прежнее место. — Если море и отдасткогда-нибудь своих мертвецов, как говорится в книгах, то золото свое и серебро,а также и эту дребедень оно оставит себе. Говорить нам больше не о чем, можноположить конец этому приятному свиданию.
— Совершенно верно, — быстро отозвался мистерБамбл.
— Язык держите за зубами, слышите? — с угрожающимвидом сказал Монкс. — За вашу жену я не боюсь.
— Можете положиться и на меня, молодой человек, —весьма учтиво ответил мистер Бамбл, с поклоном пятясь к лестнице. — Радивсех нас, молодой человек, и ради меня самого, понимаете ли, мистер Монкс?
— Слышу и рад за вас, — сказал Монкс. —Уберите свой фонарь и убирайтесь как можно скорее!
Хорошо, что разговор оборвался на этом месте, иначе мистерБамбл, который, продолжая отвешивать поклоны, находился в шести дюймах отлестницы, неизбежно полетел бы в комнату нижнего этажа. Он зажег свой фонарь оттого фонаря, который Монкс отвязал от веревки я держал в руке, и, не делаяникаких попыток продолжать беседу, стал молча спускаться по лестнице, а за нимего жена. Монкс замыкал шествие, предварительно задержавшись на ступеньке иудостоверившись, что не слышно никаких других звуков, кроме шума дождя истремительно несущегося потока.
Они миновали комнату нижнего этажа медленно и осторожно,потому что Монкс вздрагивал при виде каждой тени, а мистер Бамбл, держа свойфонарь на фут от пола, шел не только с исключительной осмотрительностью, но иудивительно легкой поступью для такого дородного джентльмена, нервическиосматриваясь вокруг, нет ли где потайных люков. Монкс бесшумно отпер ираспахнул дверь, и супруги, обменявшись кивком со своим таинственным знакомым,очутились под дождем во мраке.
Как только они ушли, Монкс, казалось, питавший непреодолимоеотвращение к одиночеству, позвал мальчика, который был спрятан где-то внизу.Приказав ему идти впереди и светить, он вернулся в комнату, откуда только чтовышел.
Глава 39
выводит на сцену несколько респектабельных особ, с которымичитатель уже знаком, и повествует о том, как совещались между собой достойныйМонкс и достойный еврей
На следующий день после того, как три достойные особы,упомянутые в предшествующей главе, покончили со своим маленьким дельцем, мистерУильям Сайкс, очнувшись вечером от дремоты, сонным и ворчливым голосом спросил,который час.
Этот вопрос был задан мистером Сайксом уже не в той комнате,какую он занимал до экспедиции в Чертей, хотя находилась она в том же районе,неподалеку от его прежнего жилища. Несомненно, это было менее завидное жилье,чем его старая квартира, — жалкая, плохо меблированная комната, совсеммаленькая, освещавшаяся только одним крохотным оконцем в покатой крыше,выходившим в тесный, грязный переулок. Не было здесь недостатка и в другихпризнаках, указывающих на то, что славному джентльмену за последнее время невезет, ибо весьма скудная обстановка и полное отсутствие комфорта, а такжеисчезновение такого мелкого движимого имущества, как запасная одежда и белье,свидетельствовали о крайней бедности; к тому же тощий и изможденный вид самогомистера Сайкса мог бы вполне удостоверить эти факты, если бы они нуждались вподтверждении.
Грабитель лежал на кровати, закутавшись вместо халата в своебелое пальто и отнюдь не похорошевший от мертвенного цвета лица, вызванногоболезнью, равно как и от грязного ночного колпака и колючей черной бороды,неделю не бритой. Собака сидела около кровати, то задумчиво посматривая нахозяина, то настораживая уши и глухо ворча, если ее внимание привлекалкакой-нибудь шум на улице или в нижнем этаже дома. У окна, углубившись впочинку старого жилета, который служил частью повседневного костюма грабителя,сидела женщина, такая бледная и исхудавшая от лишений и ухода за больным, чтобольшого труда стоило признать в ней ту самую Нэнси, которая уже появлялась вэтом повествовании, если бы не голос, каким она ответили на вопрос мистераСайкса.
— Начало восьмого, — сказала девушка. — Какты себя чувствуешь, Билл?
— Слаб, как чистая вода, — ответил мистер Сайкс,проклиная свои глаза, руки и ноги. — Дай руку и помоги мне как-нибудьсползти с этой проклятой кровати.
Нрав мистера Сайкса не улучшился от болезни: когда девушкапомогала ему подняться и повела его к столу, он всячески ругал ее занеловкость, а потом ударил.
— Скулишь? — спросил Сайкс. — Хватит! Нечегостоять и хныкать! Если ты только на это и способна, проваливай! Слышишь?
— Слышу, — ответила девушка, отворачиваясь ипытаясь рассмеяться. — Что это еще взбрело тебе в голову?
— Э, так ты, стало быть, одумалась? — проворчалСайкс, заметив слезы, навернувшиеся ей на глаза. — Тем лучше для тебя.
— Но ведь не хочешь же ты сказать, Билл, что и сегоднябудешь жесток со мной, — произнесла девушка, положив руку ему на плечо.
— А почему бы и нет? — воскликнул мистерСайкс, — Почему?..
— Столько ночей, — сказала девушка с еле заметнойженственной нежностью, от которой даже в ее голосе послышались ласковыенотки, — столько ночей я терпеливо ухаживала за тобой, заботилась о тебе, како ребенке, а сегодня я впервые вижу, что ты пришел в себя. Ведь не будешь же тыобращаться со мной как только что, правда ведь? Ну, скажи, что не будешь.
— Ладно, — отозвался мистер Сайкс, — не буду.Ах, черт подери, девчонка опять хнычет!
— Это пустяки, — сказала девушка, бросаясь настул. — Не обращай на меня внимания. Скоро пройдет.
— Что — пройдет? — злобно спросил мистерСайкс. — Какую еще дурь ты на себя напустила? Вставай, занимайся делом ине лезь ко мне со всякой бабьей чепухой!
В другое время это внушение и тон, каким оно было сделано,возымели бы желаемое действие, но девушка, действительно ослабевшая отистощения, откинула голову на спинку стула и лишилась чувств, прежде чем мистерСайкс успел изрыгнуть несколько приличествующих случаю проклятий, которыми приподобных обстоятельствах имел обыкновение приправлять свои угрозы. Хорошеньконе зная, что делать при столь исключительных обстоятельствах, — ибо у миссНэнси истерики обычно отличались тем бурным характером, который позволялбольной справляться с ними без посторонней помощи, — мистер Сайкспопытался пустить в ход несколько ругательств и, убедившись, что такой способлечения совершенно недейственен, позвал на помощь.
