Глава первая,
в которой я нежусь на солнышке
Осенний денёк.
Славный осенний денёчек!
Погодка в самый раз для собак.
Солнышко тёплое, будто материнское молоко. Ласкает так, словно тебе живот вылизывают. Уф, наелся до отвала, напился вдоволь и поохотился на славу.
Я его почти поймал, зайца этого.
Ещё чуток — и сцапал бы…
Если бы не проклятый свисток!
Отвлёкся из-за него всего на долю секунды… Вечно они не вовремя!
Всякий раз, когда я почти у цели, раздаётся этот свист.
Завели себе свисток для собак, просто беда!
От этого звука у меня мороз по коже. Вообще-то моё имя Брендон, но хозяева зовут Антоном.
Поменяли мне кличку: говорят, так им легче меня подзывать.
Не понимают, что «Брендон» звучит благороднее и значительнее.
Язык, видите ли, сломать боятся.
Может, у них просто зубы короткие, не то что у меня…
Поэтому, поди, свисток и завели.
Итак, позвольте представиться: меня зовут Брендон.
Я из Венгрии, из древнего пастушьего рода. У меня есть братья — Бела, Братко и Бенце, но я давно их не видел.
Так устроена жизнь у нас, у собак: не успел на свет появиться, а уже прощай, родная семья!
Нас раздают новым хозяевам, и мы отправляемся по разным домам, где всё вокруг новое — обстановка, запахи. Не так-то просто привыкнуть к переменам, но мы ребята башковитые, всё схватываем на лету и легко приживаемся на новом месте.
Если всё сладится, не успеете и глазом моргнуть, как мы уже заняли лучшее местечко в доме. А всё почему? Потому, что кто лучшее место займёт, тому в жизни повезёт.
Лучшее место — это садовая скамейка у входной двери: мягкая подушка, то тенёк, то солнышко. Сегодня даже мухи не мешают.
Тёплый ветерок щекочет нос запахом жарящегося мяса, можно подремать и помечтать.
Вспомнить Венгрию, просторы пушты[1], наши стада.
У нас было столько скота, что восемь собак еле поспевали за ним следить: серые венгерские коровы, шерстистые свиньи и волошские овцы.
Мне больше всего нравились овцы — у них витые рога и очень серьёзные морды. Они кажутся мудрыми и знающими жизнь, но на самом деле, к сожалению, глупы и упрямы, и нам, овчаркам, с них глаз спускать нельзя. Мой дядя Ференц был самым лучшим пастухом.
Сколько овец он спас!
Не боялся дать отпор шакалам и выходил победителем в схватке с любой лесной кошкой.
Ах, как прекрасна жизнь!
Мягкая подушка, то тень, то солнышко…
Эй, кто это мне солнце заслонил?
Ага! Опять она подкралась незаметно!
В своём духе!
Подкралась и ка-а-ак прыгнет! Ещё в воздухе выпустила когти, острые как кинжалы, и запустила их мне в нос.
У меня от боли аж в глазах потемнело! Пропади пропадом даже самое лучшее местечко, если из-за него приходится терпеть такие муки.
Что она ко мне привязалась?
В конце концов, я здесь первый появился, и это моё лучшее место.
Зачем, скажите на милость, они ещё кошку завели?
Поначалу-то я встретил её вполне дружелюбно, поздороваться хотел, обнюхать, как полагается, может, даже лизнул бы.
Таковы законы гостеприимства у нас в Венгрии.
Мы радушно встречаем новых членов семьи, помогаем им освоиться.
А что она?
Сама с вершок, да как заурчит на меня!
Зашипела и даже плеваться стала.
А ведь хвостом при этом машет вполне дружелюбно…
Как прикажете её понимать?
Ясное дело — заигрывает.
Ну, я тоже вильнул.
Кошка подняла лапу.
Я было шагнул навстречу, но тут она как выпустит когти да бац меня по носу!
И всё это так быстро и так больно!
Я взвыл и кинулся под диван.
А она осталась сидеть довольная.
Сперва слизала мою кровь с лапок, потом запрыгнула на кресло.
На моё кресло, обратите внимание, на моё место.
Свернулась калачиком и уснула.
Всё, война!
Я повернулся, чтобы уйти, а она за мной!
Нет, в этой войне мне никогда не победить. Кошка может лазить по деревьям, ей ничего не стоит прыгнуть с земли на забор.
Вечно я оказываюсь внизу, а она наверху.
Но стоит мне громко залаять, тут же прибегают хозяева и кричат:
«Фу! Прочь! Нельзя!»
А эта хитрюга опустит голову, словно сама невинность, и давай мяукать и мурлыкать.
Ну, и её, конечно, все гладят и жалеют. Ничего с этим не поделать!
Они зовут её Мицци.
Чёрная, а глазищи жёлтые и светятся в темноте.
По ночам она сидит на заборе и орёт благим матом, будто ей чёрт в загривок вцепился.
Но её вопли, похоже, моим хозяевам нисколечко не мешают.
По крайней мере, ей-то никто не кричит: «Фу! Прочь! Нельзя!»
Может, потому что кошка мяукает, когда её зовут, и вечно трётся об их ноги.
Дядюшка Ференц предупреждал меня о кошачьем коварстве.
Рассказывал, что эти бестии происходят от диких кошек, а чёрные коты — самые опасные.
Они огромные, как пантеры, и если с самого начала не указать им границы, то и за ягнят примутся.
