Глава 1
Иногда мне снилась кровь. Кровь на моих руках и пустые глаза на белом с серым лице. Это была не моя кровь и не кровь, которую я пролил – хотя вот этого-то было предостаточно. Это была ее кровь, а я не знал, кто она такая.
Глаза у нее были мертвые и голубые, а руки раскинуты, словно она тянулась ко мне перед тем, как ее шею вот так взрезали. Я не знал, почему. Я даже толком не знал, было ли это сном или чем-то, что случилось в Другом Месте – до того, как я сбежал с Питером.
Если та девушка была на самом деле, то это должно было случиться именно там, потому что на острове не было никаких девушек, кроме русалок, а они не в счет, потому что наполовину рыбы.
И все-таки каждую ночь мне снился серебристый высверк и красный поток, и иногда это вырывало меня из сна, а иногда – нет. В ту ночь сон мне приснился как обычно, но разбудило меня что-то другое.
Я услышал звук: звук, который мог быть плачем или стоном – или криком птицы в ночном лесу. Трудно определить, когда услышал что-то во время сна. Шум вроде бы принесся с далекой горы.
Мне было не жалко уйти из того сна. Сколько бы Питер ни говорил мне, чтобы я его забыл, мой разум снова и снова возвращался к одному и тому же месту: месту, где она была мертва, а ее глаза чего-то от меня требовали – хоть я и не знал, чего именно.
Я проснулся сразу же, как и обычно, ведь если в лесу ты не спишь очень чутко, то, открыв глаза, можешь обнаружить, что нечто острозубое отгрызает у тебя ноги. Наше дерево было спрятано и защищено, но это не означало, что опасности нет. На острове опасность была всегда.
Кучи спящих мальчиков жались под звериными шкурами на земляном полу. Лунный свет просачивался сквозь дырки, которые мы прорезали в стенках дупла: это сделали мы с Питером, уже давно. Снаружи доносилось непрерывное жужжание: гуденье Многоглазов с прерий доносилось к нам через лес.
– Это просто Чарли, – равнодушно сообщил Питер сверху.
Он свернулся в одной из дыр, расслабленно и беззаботно, и смотрел поверх леса. В руках у него был кусок дерева и ножик, которым он его резал. Лезвие сверкало в лунном свете, танцуя по поверхности дерева. В этом свете кожа у него стала сплошным серебром, а глаза – двумя глубокими озерами темноты: он казался частью дерева, и луны, и ветра, который шелестел по высокой траве.
Питер мало спал – а если и засыпал, то совсем ненадолго. Он не желал тратить и кусочка своей жизни на дремоту, пусть его жизнь и так уже была гораздо длиннее, чем обычно – и ему противно было то, как сдаемся мы все, падая, словно кусачие мухи в летнюю жару, когда он подбивает нас еще на одну игру.
Я встал и, осторожно переступая через остальных мальчишек, отыскал Чарли. Он свернулся на узловатом корне, словно младенец в колыбельке – да и на самом деле он едва вышел из младенческого возраста. Лицо у него покрывали капельки пота, блестевшие в лунном свете, как драгоценные камни, как сокровище пиратов. Он стонал, беспокойно мечась во сне.
Малышам порой трудно бывало приспособиться, когда они только сюда попадали. Чарли было пять – намного меньше, чем мне, когда Питер меня взял… намного меньше, чем всем тем мальчикам, которых он приводил на остров.
Я нагнулся и поднял малыша с корня, прижав к сердцу. Чарли лягнулся – и затих.
– Ты ему не помогаешь, знаешь ли, – предостерег Питер, глядя, как я хожу туда-сюда с Чарли на руках. – Нечего его баловать.
– Он слишком мал, – прошипел я. – Я ведь тебе говорил.
Не знаю, зачем я старался: не было никакого смысла говорить то, что Питер не желал слушать.
Обычно Питер выбирал мальчишек примерно в том возрасте, сколько было мне, когда он меня взял: лет восьми – девяти. Питеру нравился этот возраст, потому что мальчишки были достаточно взрослыми, чтобы у них появился бунтарский дух и желание дать ему волю. К этому моменту мальчишка уже попробует взрослости – через работу или обучение, в зависимости от положения родителей – и поймет, что не желает проводить свои дни, корпя над цифрами, или трудясь в полях, или нося воду какому-нибудь богачу.
Когда Питер в последний раз искал новых мальчишек, он заметил этого малыша, бродившего среди отбросов в переулках. Он заявил, что ребенок станет чудесным маленьким другом, а я возражал, говоря, что ему лучше будет в сиротском приюте. Естественно, Питер победил. Он пожелал взять этого мальчишку, а Питер получал все, что ни пожелает – всегда.
А вот заполучив его, Питер моментально к нему остыл. Неинтересно играть с малышом, который не может драться и устраивать свалку с мальчишками побольше. А еще Чарли не успевал за Питером, когда тот вел нас по лесу в поисках приключений. Я не раз подозревал, что Питер пытается бросить Чарли где-нибудь, чтобы малыша съели – и тогда Питер от него избавился бы. Однако я присматривал за Чарли (хотя Питер был этим недоволен), так что если я о нем заботился и нес его домой, то Питер не мог ничего поделать – только ворчать. Что он и делал.
– Надо было оставить его у крокодильего пруда, – сказал Питер. – Тогда его плач тебя не будил бы.
Я ничего не ответил – не стоило тратить силы. Питер никогда не проигрывал в спорах, и не потому, что не ошибался (как раз ошибался он часто), а потому что никогда не уставал. Он не переставал на тебя наседать, пусть ты и был сто раз прав, пока ты не поднимал руки и не позволял ему победить, просто чтобы он оставил тебя в покое.
