Мистер Ноэ Клейпол, получив прощение от Коронного судаблагодаря своим показаниям о преступлениях Феджина и рассудив, что его профессияне столь безопасна, как было бы ему желательно, сначала не знал, где искатьсредств к существованию, не обременяя себя чрезмерной работой. После недолгихразмышлений он взял на себя обязанности осведомителя, в каковом звании имеетприличный заработок. Метод его заключается в том, что раз в неделю, во времяцерковного богослужения, он выходит на прогулку вместе с Шарлотт, оба приличноодетые. Леди падает в обморок у двери какого-нибудь сердобольного трактирщика,а джентльмен, получив на три пенса бренди для приведения ее в чувство, доноситоб этом на следующий же день и кладет себе в карман половину штрафа.[48] Иногда в обморок падает сам мистер Клейпол, но результатполучается тот же.
Мистер и миссис Бамбл, лишившись должности, дошли постепеннодо крайне бедственного и жалкого состояния и, наконец, поселились какпризреваемые бедняки в том самом работном доме, где некогда властвовали наддругими. Передавали, будто мистер Бамбл говорил, что такие унижения ипревратности судьбы мешают ему быть благодарным даже за разлуку с супругой.
Что касается мистера Джайлса и Бритлса, то они попрежнемузанимают свои посты, хотя первый облысел, а упомянутый паренек стал совсем седым.Они ночуют в доме приходского священника, но так равномерно распределяют своевнимание между его обитателями и Оливером, мистером Браунлоу и мистеромЛосберном, что населению и по сей день не удалось установить, у кого в сущностисостоят они на службе.
Чарльз Бейтс, устрашенный преступлением Сайкса, принялсяразмышлять о том, не является ли честная жизнь наилучшей. Придя к заключению,что эго несомненно так, он покончил со своим прошлым и решил загладить его,принявшись за какой-нибудь другой род деятельности. Сначала ему пришлосьтяжело, и он терпел большие лишения, но, отличаясь благодушным нравом ипреследуя прекрасную цель, в конце концов добился успеха; поработав батраком уфермера и подручным у возчика, он стал теперь самым веселым молодым скотопромышленникомво всем Нортхемптоншире.
Рука, пишущая эти строки, начинает дрожать по мереприближения к концу работы и охотно протянула бы немного дальше нити этихприключений.
Я неохотно расстаюсь с некоторыми из тех, с кем так долгообщался, и с радостью разделил бы их счастье, пытаясь его описать. Я показал быРоз Мэйли в полном расцвете и очаровании юной женственности, показал бы ееизлучающей на свою тихую жизненную тропу мягкий и нежный свет, который падал навсех, шедших вместе с нею, и проникал в их сердца. Я изобразил бы ее каквоплощение жизни и радости в семейном кругу зимой, у очага, и в веселойкомпании летом; я последовал бы за нею по знойным полям в полдень и слушал быее тихий, милый голос во время вечерней прогулки при лунном свете; я наблюдал быее вне дома, всегда добрую и милосердную и с улыбкой неутомимо исполняющую своиобязанности у домашнего очага; я описал бы, как она и дитя ее покойной сестрысчастливы своей любовью друг к другу и многие часы проводят вместе, рисуя всвоем воображении образы друзей, столь печально ими утраченных; я вновь увиделбы радостные личики, льнущие к ее коленям, и прислушался бы к их болтовне; яприпомнил бы этот звонкий смех и вызвал бы в памяти слезы умиления, сверкавшиев кротких голубых глазах. Все это и еще тысячу взглядов и улыбок, мыслей и слов— все хотел бы я воскресить.
О том, как мистер Браунлоу продолжал изо дня в деньобогащать ум своего приемного сына сокровищами знаний и привязывался к нему всесильнее и сильнее по мере того, как он развивался и прорастали семена техкачеств, какие он хотел видеть в нем. О том, как он подмечал в нем новые чертысходства с другом своей молодости, которые пробуждали воспоминания о былом итихую печаль, но были сладостны и успокоительны. О том, как двое сирот, испытавпревратности судьбы, сохранили в памяти ее уроки, не забывая о милосердии клюдям, о взаимной любви и о пылкой благодарности к тому, кто защитил и сохранилих. Обо всем этом не нужно говорить. Я сказал, что они были истинно счастливы,а без глубокой любви, доброты сердечной и благодарности к тому существу, чейзакон — милосердие и великое свойство которого — благоволение ко всему, чтодышит, — без этого не достижимо счастье.
В алтаре старой деревенской церкви находится белая мраморнаядоска, на которой начертано пока одно только слово: «Агнес». Нет гроба в этомсклепе, и пусть пройдет много-много лет, прежде чем появится над ним еще другоеимя! Но если души умерших возвращаются когда-нибудь на землю, чтобы посетитьместа, овеянные любовью уходящей за грань могилы, — любовью тех, кого онизнали при жизни, — я верю, что тень Агнес витает иногда в этом священномуголке. Верю, что она приходит сюда, в алтарь, хоть при жизни и была слабой изаблуждающейся.
Конец
