Весь потный, неловкий в своей старательности, «интеллигент» вызывал сочувствие.
— Что же ты, Анттоо, бросаешь связки? Не так-то легко доставить их наверх один-то раз.
— Доставляй наверх... дьявол... всякую... щепку... с-с-c... сатана... м-м-м... мотай...
Дальше Анттоо пробормотал что-то уже совсем нежное. Но, во всяком случае, он не пропустил мимо ушей не совсем обычное выражение «доставить наверх», которое Халме заимствовал из «Суометар».
Когда второй скат крыши стали подводить под гребень и наверх был поднят достаточный запас дранки, Халме с облегчением отправился мыть руки. Затем он уселся подле Алмы, готовившей ужин в шалаше, заменявшем кухню. Тут было гораздо приятней: разговаривать с Алмой и похваливать ее стряпню, когда она предлагала ему попробовать какой-нибудь лакомый кусочек. Нет, разумеется он не набрасывался, не хватал с жадностью, а долго думал и выбирал и лишь после этого брал кусок самыми кончиками пальцев и неторопливо отправлял в рот. Затем Халме принимался долго и сосредоточенно жевать, и взгляд его был как бы обращен в себя. И наконец. распробовав хорошенько, он одобрительно кивал Алме:
— Превосходно.
Алме это было приятно, потому что Халме считался авторитетом во многих областях и, в частности, неплохо разбирался в кулинарии, так как Эмма, его жена, бывала поварихой на званых обедах.
Последние гвозди последнего ряда вбивал Преети. Оставалось только наложить коньковые доски, но это Юсси сможет сделать и сам. В основном крыша была готова. Работники спустились на землю, понемногу приходя в себя после бурного состязания. Только Лаурила был все еще зол и поглядывал на остальных сердито и вызывающе. К несчастью, бог не наделил его острым языком, чтобы он мог язвительной шуткой смягчить горечь своего поражения.
Особенно раздражала его беззаботная болтовня Отто, хотя тот говорил уже не о состязании. Такое добродушно-веселое сознание своего превосходства, такая беспечная сноровка и ловкость возмущали Анттоо.
Преети же вовсе не чувствовал себя униженным. Он давным-давно свыкся со своим положением неудачника, добродушно покорясь судьбе, а поэтому над ним подшучивали мягко и совсем не обидно.
Зато Юсси был очень доволен. Наконец-то дом его имеет крышу. Краешком глаза он успевал следить, чтобы в горячке состязания никто не допускал небрежности, замечал каждый упавший гвоздь. Он решил завтра же подобрать их.
Тем временем Алма подала ужин и пригласила всех к столу. Стол и скамьи были составлены из досок, положенных на козелки, которые смастерил Юсси специально для этого вечера. Юсси тоже приглашал гостей:
— Ну вот. Что же, пойдемте к столу. Хотя у нас ничего такого особенного, да... перекусить немножко никому не повредит.
Но на столе Юсси увидел такие яства, которых никак не ждал: куриные яйца, например, и разное другое. На мгновение между глаз его легла морщина, но тут же она разгладилась. Крыша выросла так быстро, что маленькое непослушание Алмы показалось ему простительным. Собственно, теперь, когда дело было сделано, Юсси даже находил, что она поступила правильно. Никто впоследствии не сможет их упрекнуть.
И Юсси вдруг совсем разошелся:
— Берите, кушайте! Вот яйцо... Угощайтесь!
И все же, когда гости ушли, а на столе еще осталась еда, он очень обрадовался.
V
Солнце село. Теплый сумрак окутал новый дом. Из-за дальнего леса выглянул краешек огромной луны, обещая светлую ночь. Летний вечер шумел волнами нескончаемых разговоров.
— Само собой! Взять хоть меня: я за эти чертовы камни тоже отрабатываю два дня с конем, да прибавь к этому еще дни без коня... Плохо, что и говорить. Худо-бедно прожиток хватает только-только, а уж с деньгами туго. Если когда и отвезешь в лавку килограмм масла, так вся выручка там же сразу и уйдет на кофе да сахаp... Хоть бы какое просветление вышло. Иначе просто зарез. А мне ведь приходится еще и прокорм выплачивать. Нy, не то что... Небось родителей своих содержать уж так и так надо, без писаных договоров, но как бывает иной раз, что и самим-то жрать нечего.
— …Да... Юсси-то хорошо. Как отстроится — чем не житье.
—…Не знаю, черт... Довольно наслушался я этого скрипа. Смеет чертова перечница указывать, что мой конь не тянет вровень с хозяйскими. Подавись ты, я говорю. Если этот тебе не годится, так не будет тебе, черт, никакого. Уйду отсюда. Коли другого места не найду, так пойду куда глаза глядят! А старуха его все причитает, что шерсть плоха. Пять кило шерсти каждый год ты ей подавай. Корова безрогая! Она в свою родню пошла, жадюга, вся в них, в этих дьяволов Холло. По воскресеньям псалмы гнусавит, а в будни на людей собакой лает. Все, говорит, проедят бездельники! Ходит и нос кверху дерет... Хоть бы громом ее убило, хрычовку адову!
Это Анттоо Лаурила отводил душу, ругая своих хозяев Теурю, с которыми он был на ножах. Хозяин Теурю частенько грозился, что отберет у Лаурила торппу, и, несомненно, уже отобрал бы, но его удерживало давнее семейное обязательство: Лаурила были торппарями Теурю из поколения в поколение.
Анттоо и до ужина был зол, а когда хмельная бражка ударила ему в голову, стал еще злее. Преети тоже опьянел, и, пока другие, более зажиточные мужики беседовали о вещах, недосягаемых для него, он бормотал что-то долгое и тягучее, без начала и без конца:
— Так-то оно, выходит, нашему брату... Взять хоть меня или тебя...
Он обращался к самым тихим, уединившимся, полагая, что они ему ровня. Другие говорили о своих торппах, о своих конях и днях отработки, а в смешанном гуле их речей слышался ровный голос Преети, вновь и вновь повторявшего одну и ту же фразу:
— Так-то оно нашему брату... Вот хоть меня взять или тебя…
Кустаа, сын Принты, тоже пил бражку. Юсси вначале сомневался, можно ли угощать парня, которому всего четырнадцать лет, но за него вступился Отто:
— Раз ты в работе не отставал от артели, так можешь и бражку пить вместе со всеми.
На самом-то деле у Отто было другое на уме. Просто ему хотелось позабавиться, напоив мальчишку допьяна. Однако Отто ошибся в расчете. Кустаа пил, не отставая от других, но не пьянел так быстро, как иные. К тому же держался он не по летам степенно и говорил со взрослыми как с равными, взвешивая каждое слово.
Юсси пришлось пить за компанию, но выпил он так мало, что у него даже в голове не зашумело. На речи пьяных он отвечал сдержанно и уклончиво, стараясь не выдать своей досады.
Халме тоже пил
