осторожно. Солидно утирая усы, он говорил: «в виду того» и «с другой стороны». Ему никак не удавалось завести серьезный разговор, ради которого он шел сюда. Здесь эти проблемы никого не волновали. Лишь недавно эмансипация женщин пробудила народ от многовекового сна, но, боже мой, тут этому не придавали никакого значения. Весь вопрос тотчас низвели до такого уровня, что Халме только поперхнулся и умолк.
Когда Халме не нравился тон разговора, он ограждал себя сознанием собственного достоинства и «уничтожал» зубоскалов холодной, надменной усмешкой. В своих репликах он обрушивал на их кудлатые головы всю тяжесть «культурных проблем эпохи» и «важнейших требований времени». В золотисто-призрачном лунном сиянии теплой летней ночи среди дремучего финского ельника Халме поражал этих горлопанов именами «великих норвежцев». Но ни Ибсен, ни Бьёрнсон, при всем их величии, не были встречены здесь с подобающим уважением. Норвежцы, хе-хе.. Норвежцы маленький народ, который живет в скалистых ущельях и ловит селедку в море...
Не помогли ему ни Минна Кант, ни даже Рунеберг, чье стихотворение Халме продекламировал, патетически вскинув руку над головой:
Отец мой славный воин был,
Красавец молодой.
Пятнадцать минуло ему,
Когда пошел он в бой...
И тут Капкаанпээ перебил его и запел:
Когда мне минуло пятнадцать..
И начал я по тюрьмам жить.
Я знаю только одну женщину, которая сидит в тюрьме... Это Лийза Тысячи Радостей из нашего села... Она стянула деньги у хозяйки Меллола... Взяла немного сверх уговора. Если норвежцам нравится, пусть они и ее освобождают, я не против.
— Освобождение женщин означает прежде всего установление множества предрассудков, коими скована женщина и в современном обществе. Это, между прочим, лишь часть того великого просветительного и освободительного движения, которое ныне ширится в Европе... Отголоски этого общественного подъема донеслись уже и до нас, «в наш суровый, сирый Север, в первозданные пределы», как говорил великий Элиас Лёнрот.
— Лепруут помер еще в прошлом году... этот сказитель рун. «Дева, сидя, плакала, у камушка, у гладкого, омытого великою водою...» Освобождение женщин! Какие же они к черту невольницы, эти женщины? Вот торппарь — он невольник, он закрепощен похуже любой женщины.
— Примите во внимание хотя бы такой момент, как вправе женщины выбирать себе супруга. Среди бедняков это не столь болезненный вопрос, поскольку собственность тут не играет большой роли; но вот уже крестьяне-хозяева выдают дочерей замуж по принуждению, лишь бы только за богатого жениха.
По крайней мере эта ведьма Холло явилась к нам без всякого принуждения, черт ее подери! Уж коли ей втемяшится, она сама хоть кого вынудит!..
— Я говорю о женщинах вообще!
— А ты лучше расскажи об общественных женщинах... Постучите мне трижды по крышке гроба — и я встану опохмелиться... тара-райяй-я-а...» А где же наша кадочка ходит?
— Могу сказать и о публичных женщинах! И они являются жертвой общества. Огромное число бедных девушек вынуждено продавать свою невинность за кусок хлеба. Но близятся перемены. Приливные волны национального подъема разобьют прогнившую власть помещиков и чиновников, говорящих на чуждом народу шведском языке!
Новая, национальная культура создаст новое общество...
— Ой сатана! Ты думаешь, финские господа и хозяева не умеют жилы вытягивать? Только и слышишь от них: «Если ты от своих трудов ничего не имеешь, значит, ты лентяй или просто олух!» О боже праведный!.. Показать бы им, где раки зимуют, сволочи этой...
— Совершенно верно. Все это проистекает именно от недостатка просвещения. Необразованный народ не способен отстаивать свои права. Не странно ли, что молодые люди имеют достаточно смелости, чтобы драться кольями, ножами и камнями... Но войти в темную ригу у них не хватает духу, так как они боятся привидений.
Преети понимающе и одобрительно усмехнулся. Теперь и он вступил в разговор:
— А вот в Сээксмэки был один дом, так там и вправду водилось привидение. Стоило только встать перед печью на карачки — и оно тут как тут. Ка-ак хватит тебя по заду поленом — света не взвидишь! Люди рассказывали, сам-то я там не бывал.
— А служанка Поуру пошла как-то в темную избу закрыть вьюшку, как вдруг из печи ее окликнет: «Чего?» Только и послышалось: «Че-его?» Но служанка-то, видишь, не растерялась да как крикнет: «Ничего, вьюшку закрыть, во!» Хлоп, да и прикрыла вьюшку. Отсюда и поговорка пошла: «Ничего, вьюшку закрыть, во! — как сказала служанка Поуру».
Все смеялись, потому что светила луна и в большой компании было не страшно. Тут и Кустаа, сын Принты, молчал-молчал, да вдруг и брякнул:
— А на Адовой горке ходит голый мужик, голова под мышкой.
— А кто это видел?
Многие засомневались, потому что о таком слышали впервые. Но Кустаа лишь угрюмо поглядел на всех и твердо сказал:
— Не знаю. А только ходит.
Отто спросил у Кустаа, купил ли он себе ружье, как хвалился.
— Пока не нашел подходящего. Надо выбрать, чтобы не пожалеть. На медведя с плохим ведь не пойдешь.
— Где ты тут собираешься медведей стрелять? Болотный Царь Пентти тридцать лет назад последнего убил.
Знаю где, да только не скажу. Дело, по-моему, хорошее. За убитого медведя награду дают большую, да и шкуpa тоже дорогая.
Лаурила слушал с недоверчивым видом, пока не понял, что мальчишка просто смеется. Тут он сердито прикрикнул:
— Брось ты, парень, говорить небылицы! Болтает ерунду всякую, что ветер пригнал да вода принесла!..
Беседа продолжалась. Луна — солнышко торппаря — освещала ночь. В ее лучах засверкали струганые бревенчатые стены дома и новая кровля. Приятно и свежо пахло сыроватым смолистым деревом, да временами доносились слабые запахи мха и свежей, только что разведенной известки.
Над болотом колыхался легкий белесый туман.
Халме стали надоедать пустые разговоры. Он решил попытаться в последний раз вернуться к серьезным проблемам.
— Говоря о правах и о раскрепощении женщин, имеют в виду прежде всего женщину как общественное существо. A что она, кроме того, является также супругой и матерью-это другой вопрос.
— Ты, видно, женился на своей Эмме больше, так сказать, дли раскрепощения, потому как ребят-то у нее все нет и нет. Зато вот мы с Анттоо дали нашим бабам все женские права.
Это сказал Отто Кививуори. Халме лишь посмеялся, но Анттоо бросил на Отто злобный взгляд.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что ты слышал.
Анттоо вдруг вскипел. Весь вечер он злился на
