дорожную шубу мужа.
Она начала с Коскела. Юсси в эту неделю уже закончил поденщину, и пасторше пришлось поехать к нему в торппу. Бубенцы заливались так звонко, что даже ребята, победив свою застенчивость, выскочили во двор поглядеть на это чудо. Этого даже не сравнить с простым, грубым боталом, висящим под оглоблей крестьянских саней. По обеим сторонам красивой кожаной седелки было много блестящих звоночков, и они звучали нежно и мелодично при малейшем движении трепетного, породистого коня. Вилппу рядом с этим конем показался просто ничтожным. Ребята впервые видели пасторского рысака так близко. У него были блестящие иссиня-черные глаза и розоватые чуткие ноздри.
Алма достала ключ, чтобы открыть чистую горницу.
— Здесь, правда, немного холодновато...
— Спасибо, не надо открывать. Мы посидим и поговорим в избе.
Торппа Коскела находилась в стороне от деревни, здесь еще ничего не знали о петиции, и приезд пасторши сильно встревожил хозяев.
— Уважаемые соседи! Меня к вам привело дело, весьма печальное для всех нас.
Юсси заморгал, словно ожидая удара. Теперь он так боялся пасторши, что каждый раз при виде ее невольно думал: какая еще беда нависла над торппой? Страх его
зашел так далеко, что, работая в пасторате, Юсси всячески избегал встреч с пасторшей, опасаясь, как бы она не заговорила о торппе. И дело было не только в ухудшении условий контракта и дополнительных днях отработки, а еще и в том, что, как не раз уже слышал Юсси, пасторша находила пасторатские пастбища и покосы недостаточными. Она говорила, что создание молочного завода, по крайней мере в пасторате, ничего не дает, так как при таких скромных угодьях нельзя увеличить стадо.
Пасторша объяснила цель своего визита, и скоро Юсси понял, что речь идет не о Коскела, а о Финляндии. Он вздохнул с радостным облегчением и вдруг ощутил странный прилив теплого сочувствия к пасторше.
— Вы слышали, какой удар нанесен родине?
— Да, были разговоры об этом... Хотя в нашу глушь мало что доходит.
— Вот решено представить царю мнение народа в виде особой всенародной петиции. Ради этого я и приехала к вам. Прошу вас поставить свои подписи.
Юсси закашлял, завертелся беспокойно на месте и, наконец, выговорил:
— Это точно, дело такое. Но, значит... Как насчет того... Не будет ли тут каких особенных расходов?.. Хотя, конечно, что уж нужно... по мере возможности... А то ведь у нас плоховато...
По лицу пасторши пробежала тень. Ей показалась забавной эта боязнь «расходов», но она сказала серьезно и сухо:
— От вас не потребуют никаких затрат. И вообще речь идет не о деньгах. Деньги пустяк по сравнению с этим.
— Да... Оно конечно... Не в том, значит... — поспешил согласиться Юсси, напуганный тоном пасторши.
И Алма сказала:
— Что уж деньги... когда речь идет о таких делах... о больших делах. И до царя уж дошло...
Подписи были поставлены, и таким образом Николай Второй должен был узнать, что Юсси и Алма Коскела тоже не хотят, чтобы в мире царил произвол. Правда, они заявляли об этом весьма почтительно, в самых верноподданнических выражениях, но все же они настаивали на своих правах.
Прощаясь, пасторша горячо хвалила их гражданское мужество:
— Монарх должен понять, что нельзя ему идти против воли целого народа. А вы, мальчики, вы скоро подрастете и станете мужчинами, так помните же: родина требует, чтобы каждый непоколебимо стоял на страже ее прав.
От этого призыва мальчики стали испуганно-серьезными, но когда пасторша вышла, они побежали за нею:
— Идем послушаем, как звенят бубенцы!
Рысак Тэхти нетерпеливо переступал с ноги на ногу, пока пасторша садилась в санки, и серебряный звон бубенцов сопровождал каждое его движение. Затем он сорвался с места, пригнув голову к груди, и пошел! Глазам этих маленьких лесных жителей доставлял такую же радость красивый ход коня, как их ушам — небесная музыка бубенцов.
Все деревенские хозяева подписали петицию еще на собрании в пасторате, так что путь пасторши лежал теперь лишь к торппам да к избушкам батраков. Следующей была торппа Лаурила. Пасторша въехала к нему во двор со смутным чувством. Она многое слышала об этой семье от Теурю, и, конечно, тот постарался расписать своих недругов самой черной краской.
Здесь никто не выбежал ей навстречу, и пасторша сама открыла дверь в избу. Анттоо был дома. Он сидел на скамье перед печью, очищая от коры тонкую березку для оглобли. В люльке лежала девочка, которую только на днях привозили в пасторат крестить. Пасторша вспомнила имя девочки — Элма. Это имя она и предложила. Родители хотели назвать дочку Софьей, но пасторша все-таки добилась, чтобы девочке дали чисто финское имя. Впрочем, Анттоо, казалось, не придавал этому никакого значения.
Анттоо взглянул на пасторшу из-под черных бровей, ответил на приветствие и пригласил ее сесть. Из сеней послышались голоса, и в избу с другой половины вошла Алина с сыновьями — шестилетним Арви и пятилетним Ууно.
Алина поздоровалась и тут же бросила на мужа быстрый взгляд, словно спрашивая: с чего это вдруг у нас такие гости? Алине только-только пошел четвертый десяток, хотя ее первенцу, полоумному, который там, на другой половине, был прикован цепью к стене, уже минуло пятнадцать лет. Ей пришлось выйти замуж за Анттоо тотчас после конфирмации из-за досадной оплошности, результатом которой и явился этот сын. Случай этот вызвал тогда много толков, потому что Алина была слишком молода. Но потом постоянные ссоры со вспыльчивым Анттоо быстро состарили Алину, ожесточили и огрубили ее. Буркнув что-то невнятное и поспешно одернув одеяло на кровати, Алина тотчас скрылась за печкой.
Пасторша почувствовала, что между мужем и женой не все ладно, но, делая вид, что ничего не замечает, она начала дружеским тоном:
— Я приехала к вам ради нашей родины. Вы, наверно, слышали, что царь издал манифест, которым он лишает нашу страну конституционных прав. Поэтому решено направить царю всенародную петицию. Я прошу и вас дать свои подписи.
Анттоо, продолжая строгать и скоблить ножом свою жердь, сказал сквозь зубы:
— Вот как. А мы и расписываться-то не умеем. Не обучились этому искусству.
—Но вы же умеете писать, Лаурила. Я сама видела.
— Когда умею, когда нет. Я не знаю, на кой ляд мне эти конституционные права? Мне от них не было никакой пользы.
— Неужели вы не пользовались благами конституции? Конечно, она никому не приносит никакой видимой пользы. Но в ней защита гражданских и личных свобод.
—
