спросил:
— Так... какая же помощь нужна?
— Да сейчас-то, собственно, никакой. Я пошутил. Но, говоря серьезно, Коскела, вам было бы очень неприятно, если бы мы чуточку увеличили отработку?.. Чуточку... Только летом несколько дополнительных дней... Например, шесть женских дней?
Юсси словно оцепенел, уставясь в землю. А в это время он лихорадочно обдумывал предложение пастора. Летом у них у самих спешной работы по горло. А дополнительные дни отработки, конечно, придутся на самую страду.
— Если пастор приказывает, значит, уж мы обязаны выполнять...
— Нет, нет... Я бы не хотел приказывать. Это просьба. И мне очень неприятно, но дело в том, что нам все время приходится вкладывать в пасторат свои деньги. Он не окупает наших расходов. Мы пытаемся экономить на том, на сем и, как ни досадно, вынуждены потревожить и нас. Но вы, Коскела, как земледелец, надеюсь, поймете истинное положение. Факты таковы, что... Все имеет свои законы... Поскольку же наш договор основан на обоюдном согласии, это с моей стороны лишь просьба.
Юсси едва сдержал горькую усмешку: такая просьба ничем не отличалась от приказания.
— Конечно, я постараюсь... По мере сил... Не стоит и толковать... Только бы не согнали с места.
Пастор принял это чуть ли не за обиду и стал уверять, что он и мысли подобной не допускает. Даже неопределенно пообещал, что если дела пастората поправятся, то появится возможность облегчить и отработку.
— А отказаться от Коскела? Да как же можно! Да где же мы еще нашли бы другого такого торппаря, как Коскела?
Шесть дней, конечно, не так уж страшно. Но это лишний раз показало Юсси, как непрочно его положение. С той поры Юсси начала мучить изжога и рези в животе (точно мало ему было больной спины). «Отцу нужно выпить соды». «Тише, мальчики, отец нездоров».
Пастор был чрезвычайно любезен с Юсси, но Юсси ясно видел, что кроется за сладкими речами. «Тут командует пасторша, а муж своей воли не имеет. И даже не стыдится этого. Все от нее терпит с радостью».
— Да-а... Надо, конечно, помочь пасторату. А то... как бы не обанкротились господа. Что же, моя спина и господскую семью выдержит. Да только приходится еще кормить такую ораву прислуги... Парный выезд, фаэтон, слыхать, покупают... Коней-то, небось, ищут вороных, с длинными шеями... Насчет этого-то она понимает... Покойный Валлен, бывало, как ездил в церковь, так по дороге набирал полные сани старух, а сам сидел на торчке, свесившись набок... Даже когда был стар и болен. А теперь начнут разъезжать в карете...
— Лошади-то им нужны, небось, не для поездок в церковь,— грустно сказала Алма.
Даже у нее опустились руки — не от лишней работы, конечно, а от горьких мыслей Юсси. Алма была здорова и работы не боялась. Еще на несколько лет ее хватит, а там, глядишь, и Аксели подрастет.
— Конечно, не для поездок в церковь... Им, слышь, надо детей катать. И вообще для прогулок... Говорят, видишь ли, что детям нужно благородное воспитание, какое подобает их сословию. Не знаю только, почему для воспитания их нужно катать... Ну, пора идти. А вы, ребята, чтоб разбросали сегодня навоз на крайних полосках. Привыкайте работать, как подобает вашему сословию... Смотрите, чтоб до вечера кончить.
Хотя Юсси и говорил «ребята», но это относилось, собственно, лишь к одному Аксели, потому что от Алек-си и Аку было пока мало проку. Однако их тоже посылали работать, чтобы Аксели не думал, будто младшим братьям дают поблажку. Впрочем, летом им всем пришлось поработать не шутя. Шести условленных дней оказалось мало, и пастор начал вызывать Алму в другие дни, так же как и Юсси, для сверхурочной работы за плату.
Двенадцатилетнему Аксели пришлось научиться косить. Алекси и Аку сгребали сено. Когда они оставались втроем, младшие братья хорошо чувствовали, кто в доме хозяин. Конечно, для маленького Акусти работа граблями была лишь игрой, и она довольно скоро надоедала ему. Отец нарочно сделал ему маленькие игрушечные грабельки. Но Аксели заставлял его трудиться всерьез.
— Ну-ка собери еще вон там, у канавы.
— Не буду.
— Нет, будешь.
Но Аку знал, что брат не может насильно заставлять его, потому что мама не велела.
— Не понуждай... он еще маленький.
Аку хорошо запомнил эти слова и отлично понимал их значение. Аксели, как ни злился, в конце концов, оставлял его в покое, презрительно бормоча что-то насчет «маленького дитятки», а хитрый карапуз ухмылялся за его спиной и тихо шептал:
Свиняций глаз... свиняций глаз... Поду-у-маесь, хозяин Коскела...
Это оскорбительное прозвище дали Аксели младшие братья.
Аксели мерно размахивал косой. Коса была тяжела, и он еще не умел точить ее как следует. Но недаром говорит: коса косаря сноровке учит. В то лето Аксели начал помигать удивительное искусство косьбы и впоследствии стал настоящим мастером этого дела. Он унаследовал от отца яростное упорство в труде, но не его чудовищную жадность. Он был ловок, гораздо подвижнее отца, и, как у матери, сноровка часто заменяла ему недостаток силы.
Его руки чувствовали косу. Стоило чуть не так наклонить лезвие, и коса уже начинала сопротивляться. Надо было вести косу так, чтобы она шла словно сама собою. Еще Аксели научился ловить верный ритм. Какая-то определенная скорость взмахов была наилучшей. Зачастишь — потратишь гораздо больше силы, скорее устанешь, а накосишь мало. Слишком замедлишь — то же самое.
К вечеру Аксели едва держался на ногах. Но когда отец, вернувшись из пастората, снова отправлялся в поле, Аксели тоже должен был идти с ним. Отец, правда, не приказывал, а только предлагал, но это было похоже на то, как пастор его самого «просил» о дополнительных днях отработки. Разве откажешься, когда отец говорит:
— Ну и много же ты сегодня накосил!.. Хватит ли у тебя силенки еще чуток поработать граблями?
И потом, на покосе, росистым поздним вечером, когда сын, полусонный, едва не ронял грабли из рук, Юсси спрашивал:
— А что, если пройдем еще одну полоску? Все равно уж по пути... Ты еще, небось, маленько-то сможешь... А там, под конец, я тебе помогу, как только пройду косой...
И Аксели хоть уже валился с ног, а все работал.
На следующий день ему опять приходилось делать все и за всем следить. Свинью надо было кормить вовремя, кур оберегать от лисиц и ястребов. Мать, уходя утром в пасторат, готовила сыновьям еду, которую они должны были потом разогреть. За едой завязывались оживленные беседы о
