— Все это рассматривалось с большим тщанием, —сообщил тот. — Нам не хотелось создавать вокруг тебя ореол великомученика,способствуя тем самым дальнейшему распространению этого твоего учения. С другойстороны, если тебя не остановить, это может зайти слишком далеко. И вот решенобыло, что ты должен пасть, — но только от руки посланца Небес, дабы темсамым наглядно показать, чья религия сильнее. И тогда, пусть ты даже ипрослывешь мучеником, буддизму суждена будет участь второразрядной религии. Вотпочему должен ты сейчас умереть подлинной смертью.
— Спрашивая «Почему?», имел я в виду совсем другое. Тыответил не на тот вопрос. Я подразумевал, почему именно ты пришел, чтобысотворить сие, Яма? Почему ты, чародей от оружия, корифей в науках, явился каклакей кучки пьяных теломенов, которым недостает квалификации, чтобы наточитьтвой клинок или мыть за тобой пробирки? Почему ты, которому подобало бы статьсамым свободным, самым раскрепощенным и возвышенным духом среди всех нас,почему ты унижаешь себя, прислуживая тебя недостойным?
— За эту хулу умрешь ты не такой уж гладкой смертью.
— Почему? Я только задал вопрос, которому сужденоприйти на ум отнюдь не только мне. Я же не оскорбился, когда ты назвал меня поддельнымБуддой. Я-то знаю, кто я такой. А кто ты, бог смерти?
Яма заткнул клинок за пояс и вытащил трубку, которую онкупил днем в таверне. Он набил ее табаком, раскурил, затянулся.
— Нам, очевидно, нужно поговорить еще, хотя бы толькоради того, чтобы очистить наши умы от излишних вопросов, — произнесон, — так что я позабочусь о некоторых удобствах.
Он уселся на небольшой валун.
— Во-первых, человек может быть в некоторых отношенияхвыше своих товарищей и, тем не менее, служить им, если все вместе служат ониобщему делу, которое выше каждого из них по отдельности. Я верю, что служуименно такому делу, иначе бы я вел себя по-другому. Я полагаю, что и ты точнотак же относишься к тому, что делаешь, иначе ты бы не мирился с тем жалкимаскетизмом, которым обставлена твоя жизнь, — хотя я заметил, что ты нестоль изможден, как верные твои ученики. Не так давно, в Махаратхе тебепредлагали божественность, не так ли, а ты посмеялся над Брахмой, совершилналет на Дворец Кармы и до отвала напичкал все молитвенные машины в городесамодельными жетонами…
Будда хмыкнул. Усмехнулся и Яма. Затем продолжил:
— Кроме тебя, во всем мире не осталось ни единогоакселериста. Эта карта бита, да никогда она и не была козырной. Я испытываю,однако, некоторое уважение к тому, как ты вел себя все эти годы. Мне дажепришло в голову, что если бы удалось разъяснить тебе полную безнадежностьтеперешнего твоего положения, тебя можно было бы еще убедить присоединиться ксонму небожителей. Хотя я и пришел сейчас, чтобы убить тебя, но если мне удастсяубедить тебя, то достаточно будет одного твоего обещания прекратитьбессмысленную борьбу, и я возьмусь ходатайствовать, я поручусь за тебя. Явозьму тебя с собой в Небесный Град, и ты сможешь принять там то, от чегооднажды отказался. Они послушаются меня, поскольку я им необходим.
— Нет, — сказал Сэм, — ибо я не убежден вбезвыходности своего положения и намерен во что бы то ни стало продолжитьпредставление.
Из пурпурной рощи донеслись обрывки песнопений. Одна из лунскрылась за верхушками деревьев.
— Почему твои приспешники не ломятся через кусты впопытках спасти тебя?
— Они придут, стоит мне их позвать, но звать я не буду.Мне в этом нет нужды.
— Зачем они наслали на меня этот дурацкий сон?
Будда пожал плечами.
— Почему они не восстали, почему не убили меня, пока яспал?
— Их путь не таков.
— Но ты-то ведь мог бы, а? Если бы мог спрятать концы вводу? Если бы никто не узнал, что сделал Будда?
— Не исключено, — отвечал тот. — Но ты жеведь знаешь, что сильные или слабые стороны вождя отнюдь не свидетельствуют одостоинствах или недостатках возглавляемого им движения.
Яма попыхивал трубкой. Дым клубился у него над головой,потихоньку растворяясь в тумане, который постепенно сгущался здесь, в низине.
— Я знаю, что мы здесь одни и ты безоружен, — пробормоталЯма.
— Мы здесь одни. А вся моя поклажа припрятана дальше подороге.
— Твоя поклажа?
— Ты правильно догадался, здесь я все закончил. Я началто, что намеревался начать. Как только мы закончим нашу беседу, я отправлюсь впуть.
Яма хмыкнул.
— Оптимизм революционеров всегда вызывает чувствозаконного изумления. И как ты предполагаешь отправиться? На ковре-самолете?
— Пойду, как все люди.
— По-моему, это ниже твоего достоинства. Ведь тебя жеявятся защищать силы мира? Я, правда, не вижу не единого исполинского дерева,готового прикрыть тебя своими ветвями. И нет похоже, умненькой травки, чтобыоплести мне ноги. Скажи, как же тебе удастся уйти?
— Пусть это будет для тебя сюрпризом.
— А как насчет схватки? Терпеть не могу убиватьбеззащитных. Если у тебя действительно где-то поблизости припрятаны пожитки,сходи за своим клинком. У тебя появится хоть и призрачный, но все же шанс. Яслышал даже, что в свое время князь Сиддхартха был незаурядным фехтовальщиком.
— Спасибо, не стоит. Может, в другой раз. Но только несейчас. Яма еще раз затянулся, потянулся и зевнул.
— В таком случае, у меня больше нет к тебе вопросов. Стобой совершенно бесполезно спорить. Мне больше нечего сказать. Не хочешь ли тыприсовокупить какое-либо высказывание к нашей беседе?
— Да, — сказал Сэм. — Какова она, эта сучкаКали? Все говорят о ней разное, и я начинаю думать, не своя ли она для каждого…
Яма швырнул в него свою трубку, та ударилась в плечо иизвергла рой искр ему на руку. Другая, более яркая вспышка блеснула над головойбога смерти, когда он прыгнул вперед: это он взмахнул саблей.
Но стоило ему сделать пару шагов по песчаной полосе,протянувшейся перед скалой, как что-то сковало его движения. Он чуть не упал,его развернуло поперек направления движения, и так он и замер. Он попыталсявырваться, но не смог сдвинуться с места.
