ее перевезти. Я попрошу и Теурю прислать пару коней.
— Да-а. Конечно, это можно.
Правда, начинался сенокос, но Юсси понимал, что вещи со станции доставить нужно.
— Значит, вас зовут Коскела?
— Да... Это так, прозвище.
—Прозвище? Почему же?
— Так называется место. А по бумагам я просто Йоханнес, сын Антреса.
— Лаури, ты должен незамедлительно записать этому человеку фамилию Коскела.
— Хорошо, — удивленно сказал пастор и тут же с нежной улыбкой прибавил:
— Непременно, мой милый, прелестный фенноман!
Юсси ушел.
На душе у него было смутно. «Видно, наступают трудные времена. Хозяин-то в доме, пожалуй, вот только теперь появился... И чего это она насчет фамилии? К чему ей моя фамилия? Нет ли тут какого подвоха?.. Раз уж контракт написан на другое имя».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
I
Похоже, что чересчур мнительный Юсси боялся напрасно. Пасторша была с ним очень любезна. Пожалуй, даже слишком. «Как поживаете, Коскела? Ах, какое красивое озеро здесь у нас! Сколько у вас детей, Коскела? До чего же хороши утра в июле! Ах, это, должно быть, чудесно — вставать летом рано-ранешенько! Я как-нибудь нарочно велю разбудить себя пораньше, чтобы насладиться этой красотой».
На слащавые любезности хозяйки приходилось, конечно, отвечать, и Юсси, растягивая губы в нелепую улыбку, пытался подделаться под тон госпожи. Но все это ничуть не рассеивало его беспокойства — наоборот, оно усиливалось. Господа были слишком ласковы, а это к добру не приводит. Юсси чувствовал себя ужасно неловко. Он бегом бросался открывать дверь госпоже, но из-за больной спины делал это так неуклюже, что даже в благодарной улыбке пасторши проскальзывал едва заметный оттенок недовольства. Трудней всего Юсси было с барчонком. Этот мальчишка обладал как раз теми качествами, которых Юсси терпеть не мог. Вертлявый, непоседливый, непослушный, он не признавал никаких запретов и вечно лез куда не надо. Тем не менее при пасторше Юсси считал своим долгом усердно искать закатившийся мяч Илмари, и найдя, спешил отдать его маленькому владельцу, улыбаясь неестественной подобострастной улыбкой, хотя в глазах светилась затаенная ненависть и осуждение.
Господа весьма рьяно принялись налаживать хозяйство пастората. Пастор с супругой наслаждались новизной своего положения. Людям от этого приходилось несладко, хозяйское рвение всех нервировало. Господа почти все время околачивались возле работающих, пытаясь вникнуть в каждое дело. Но хуже всего было то, что они старались завязать дружеские отношения с народом, бесконечно беседуя не только со своими вновь нанятыми работниками, но и с деревенскими жителями. Было дико слушать, когда красивая, надменная госпожа заводила разговор о созревании ржи. Конечно, деревенские охотно объясняли ей все, что касалось практики, но пасторша обязательно примешивала сюда и какие-нибудь высокие материи. Например: «Хлеб нынешнего урожая уже укрыт от извечного врага нашей родины — от заморозков. Трое врагов есть у финского народа: русские, шведский язык и заморозки».
В таком случае ее собеседник начинал смотреть куда-то вдаль и в ответ говорил нечто настолько закругленное, чтобы ни с какого конца невозможно было ухватиться.
— Да-а... Оно, конечно, так... Дело такого рода... да-а... Многое, значит, бывает...
После таких бесед оставался неприятный осадок. Господа вздыхали: «Нужно немедленно позаботиться о народном просвещении». И хотя пасторатское хозяйство доставляло им немало хлопот, они решили, не откладывая, заняться созданием народной школы. Школа необходима — в этом они окончательно убедились, посетив однажды Кивиоя, у которого хотели купить коня.
Прежде, чтобы купить корову или лошадь, они полагались на своего управляющего, но к Кивиоя они пошли без него. Викки предупредили об их приходе, и он просто обезумел от восторга. Ему еще ни разу не случалось продавать коней таким высоким господам. Торппа Кивиоя была чрезвычайно запущена. Многочисленные хозяйственные постройки, сооруженные как попало, обветшали и покосились. Это были маленькие клетушки, пристроенные одна к другой, и посторонний не скоро бы разобрался в этой путанице. Все же в одной из клетушек можно было угадать конюшню по конским подковам, прибитым над ее дверью. Двор загромождали всевозможные повозки и коляски, почти все поломанные и разбитые. Одна без колес валялась за углом коровника, и сквозь ее дырявое днище высоко проросла могучая крапива.
Викки выбежал встречать господ. Он дважды поздоровался с ними, совсем потеряв голову от восторга и беспокойства. Его жена и дети прильнули к окнам. Один из сыновей выбежал за отцом во двор. Ему хотелось присутствовать при сделке. На голове у мальчика была рваная фетровая шляпа, из дыр которой торчали его непокорные вихры. На физиономии ровным слоем засохла грязь и только под носом белели две полоски чистой кожи. Мальчик был тезкой пастора, что выяснилось, когда господа задали обычный вопрос:
— Как зовут паренька?
— Лаури... Это я дал такое имя мальчику... Жена хотела назвать иначе... Иди-ка, парень, домой... не вертись у господ под ногами!.. Желаете посмотреть мерина?.. Сейчас я приведу... Он тут наготове, в конюшне... я нарочно оставил, чтобы не ходить за ним на пастбище.
И Викки побежал в конюшню, а мальчишка за ним. Что они делали возле коня, о чем шептались — господа не могли разобрать, только слышали в конюшне какую-то возню. Но вот ворота с треском распахнулись, и во двор вылетели мерин и Викки. Лаури бежал за ними следом. Наверно, мальчишка ударил коня, и тот в испуге рванулся вон из конюшни. Викки заставил его пробежать вокруг двора, крича господам:
— Вон он какой!.. Не хромает, как видите... А как ногу ставит! Каждый сустав работает.
Лаури бежал сзади, устрашающе жужжа, точно слепень, и лошадь шла все резвее.
— А мальчишка-то!.. Давай, давай, не отставай!.. Тоже будет лошадником... Любит коней, постреленок... Вот поглядите вблизи.
Викки подвел лошадь к господам.
— Гляньте в рот, если по зубам понимаете.
— Да нет, уж я так, по внешнему виду...
— Ну, возьмите под уздцы да повываживайте!.. Увидите сами...
Пастор покорно взял узду и повел коня по двору. Глава мальчишки заблестели хитрецой. Он подбежал к пастору и пошел рядом, не отставая, озабоченно держа над головой руку, сжатую в кулак.
— Не отпускай!.. Не давай воли... Эх, вырвется — разнесет...
Смирный, робкий конь, пугаясь поднятой руки мальчика и его громких восклицаний, тянул в сторону и мотал головой. А маленький плут старался изо всех сил:
— Держи... Держи крепче!.. Не пускай слишком!.. Осторожней... Только бы не вырвался...
Пастор остановил коня, и они стали осматривать его. Викки вертелся вокруг коня, и мальчишка
