длинного бревна коновязи стоял какой-то мужик, который пристально смотрел на госпожу, беззастенчиво разглядывая ее, как дикарь. Когда пасторша прошла мимо него, он медленно повернулся всем туловищем, не отрывая от нее глаз. Конечно, Эллен Салпакари привыкла к тому, что ее провожают взглядами, но это было нечто совсем другое. По лицу мужика блуждала какая-то странная улыбка, и когда Эллен уже сидела в бричке, он смачно сказал:
— Красивая... фрекена... хе-хе... — И, помолчав, добавил:— И шляпка... фу ты!.. И сеточка над глазами!..
Дальнейших слов Эллен не слышала, а только чувствовала взгляд мужика, словно прилипший к ее спине. Ее охватил бессознательный страх, какой испытываешь в присутствии сумасшедшего. И она с облегчением вздохнула, когда бричка покатила по дороге.
В бричке Юсси ехали пасторша и дети. Поденщик Теурю вез гувернантку и багаж. Девочка смирно сидела рядом с матерью, но мальчик все время ерзал и вертелся и пасторша делала ему замечания. Юсси на первом же километре понял, что эти замечания и вообще материнские запреты не имеют для сына ровно никакого значения. Мальчишка все равно делал, что хотел. Даже самый тон, каким мать ему выговаривала, был привычно равнодушен и показывал, что она и сама не ждет от них никакого толку.
— А есть в пасторате злые лошади? — спросил мальчик.
— Нет. Теперь в пасторате лошадей и вовсе нет.
— Илмари... Не нужно задавать пустых вопросов.
— А есть там злые свиньи?
— В пасторате пока еще нет никакой скотины.
— Илмари... Ты разве не слышишь, что я тебе сказала?.. А чья же тогда эта лошадь? Ведь вы — пасторатский работник?
— Да, пасторатский. Но лошадь-то эта моя. Я пасторатский торппарь.
— Ах, верно. В пасторате же есть одна торппа... Значит, нам придется обзаводиться всем заново. А можно купить здесь в округе лошадей и коров? Конечно, хороших коров...
— Ну... Купить, конечно, можно... Хоть и не так, чтоб очень... В имении барона скот породистый... Но барон не очень-то продает... Лучших телят всегда оставляет у себя... Правда, кое-кому из самостоятельных крестьян иной раз, глядишь, и продаст племенную телушку... Это такая пестрая... знаете... с такими большими рогами... Аршир называется или вроде того.
— А почему пасторат так далеко от церкви?
— Так уж испокон веку...
Пасторша задавала вопросы, которые никак не были связаны друг с другом, спрашивала первое, что ей приходило в голову, и Юсси отвечал немного скованно. Он держался настороженно, так как чувствовал в госпоже что-то неприступное и отталкивающее. Даже задавая вопросы, она как будто не замечала человека, к которому обращалась.
Ехали через весь приход. Дорога, извиваясь, бежала то с горки, то на горку. По сторонам виднелись крестьянские дома, в большинстве серые, но ближе к центру прихода начали попадаться выкрашенные красной охрой. У богатых хозяев, как, например, у Юлле, жилой дом был обшит досками и выкрашен масляной краской.
Стоявшие у обочины ребятишки скрылись, как только увидели в бричке пасторшу. Какая-то женщина, шедшая навстречу с ботинками через плечо, сделала глубокий книксен, а потом долго глядела вслед проехавшей бричке. Встретили груженный мешками воз. Какой-то дородный хозяин ехал в рессорной коляске, усевшись на один бок и свесив ноги, так что рессора под ним сплющилась и казалось, что маленькая коляска вот-вот перевернется. Рядом с ним на сиденье была пристроена огромная оплетенная бутыль... Зачем ему керосин летом, когда и так светло? A-а, наверно, лавочник Ярвелин в летние месяцы продает со скидкой.
За одной из горок показалась какая-то странная фигура с тачкой. В тачке была груда всякого хлама — тряпья и прочего. Это вез свой товар скупщик — заготовитель щетины, старьевщик и к тому же попрошайка.
Вдруг за бугром послышалось тарахтенье телеги и гиканье, подбадривающее коней. Двое молодых батраков устроили гонки вдали от хозяйского глаза. Тот, что был впереди, обернувшись назад и не видя пасторши, закричал во всю глотку:
— Э-ге-гей! Вот погоди, сатана, выедем на ровное место! Я пущу так, что пыль поднимется до неба!
Пыль столбом летела из-под колес. Парни, стоя в телегах, раскачивались и словно приплясывали, стараясь удержать равновесие.
Таковы были дороги Финляндии на рубеже нового столетия.
Пасторша заслонилась зонтиком, прячась от пыли и от ругани парней. Когда телеги скрылись за горой, она спросила Юсси:
— Есть в приходе народные школы?
— Есть школа в селе, где церковь... И еще в Салми. А в Пентинкулма надо бы построить. Уже собирались. Барон обещал дать участок и бревна.
— Давно пора. А как тут народ? Люди настроены патриотично?
— Да-а... Не могу сказать...
— Ненавидят русских?
— Ну... не то чтобы очень... Здесь их не так много... Бывает иногда, какой-нибудь бродячий коновал или купец-коробейник заглянет... Но с ними ничего... Одного у нас, правда, поколотили.
— За что?
—Такое было дело... Продавал толченый кирпич вместо яда от тараканов. Так когда он еще раз пришел, отлупили его, да и то потому, что зубоскал начал смеяться: надо, говорит, таракана поймать и порошок-то насыпать ему в рот. Ну, тогда уж ему маленько всыпали. А вообще-то ничего.
Госпожа как-то неопределенно усмехнулась и перестала задавать вопросы.
Вдали показался пасторат, и пасторша разглядывала все вокруг с большим интересом. Когда они свернули с большака и въехали во двор, пастор выбежал из дома и бросился к ним навстречу. Дети закричали в один голос:
— Папа!
Пастор снял с брички детей, поцеловав каждого в лоб, затем подхватил жену, помогая ей сойти на землю. Юсси отвернулся, когда пастор стал целовать жену, хотя он поцеловал ее только в щеку, стесняясь, разумеется, не Юсси, а детей. Юсси слышал, как у пастора голос прерывался от волнения:
— Добро пожаловать домой... дорогая...
И Юсси впервые почувствовал, что в госпоже, несмотря на ее отталкивающую надменность, тоже было что-то человеческое, потому что она тихо прошептала:
— Да... наконец-то... наконец-то...
Раздавались обычные при встрече радостные и бессвязные восклицания. Юсси мучительно чувствовал себя лишним, но уйти не мог: он должен был еще внести вещи в дом.
Но как только все было перенесено, он заторопился уходить. Пасторша поблагодарила его, все так же глядя мимо, и добавила:
— Постойте... Вот вам две марки.
— Спасибо... Только того... Я здесь на поденщине, так что ничего не нужно.
— Ах, право...
Пастор обратился к Юсси:
— Мне придется просить вас, Коскела, поработать с лошадью еще несколько дней —за плату. На станцию прибыла наша мебель, и надо
