мать снова вернётся, — А то нам с тобой не поздоровится.
Я снова скривился.
— Как же я ненавижу перловку! — думал я, — В ранней юности переел её так, что всю последующую, то есть теперь уже прошлую жизнь к ней не притрагивался. А тут, на тебе! Отец по-прежнему глядел на меня своим влюблённым взглядом.
— Ну давай, сынуля, покушай, а то наша мама накормит тебя рыбьим жиром. Ты ведь не хочешь этого, правда? — стращал меня он, зная моё отвращение к подобной дряни.
— Рыбий жир, — пронеслась мысль в моей голове. — Да это прямой шантаж! Так скотину не кормят, как кормите меня вы! — возмущался мой внутренний голос.
— Ну давай, сынуля, — терпеливо твердил папаша, настойчиво втискивая огромную ложку в мой крохотный ротик, — А то наша мамочка нас с тобой сожрёт.
Я тут же представил себе картину, как мать вырастает в размерах и, взяв вначале моего отца за ногу, кладёт его себе в рот, а затем дело доходит и до меня. От страха я поёжился. Чтобы меня не сожрали заживо, представив, что ем чёрную икру, я открыл наконец рот и проглотил ненавистное месиво.
— Вот и умница! — на радостях воскликнул отец.
Я с отвращением пережёвывал кашу, в то время как мать, судя по грохоту в соседней комнате, суетливо собиралась на работу.
— Ну что, ест? — она снова влетела на кухню, надевая пальто, которое явно не сходилось у нее на животе.
— Ещё как ест! — гордо объявил отец, словно только что получил известие о присуждении ему Нобелевской премии.
— Ну, вот и хорошо! А ты, — она погрозила мужу пальцем, — смотри мне, ни капли! Узнаю — прибью! И когда ты, наконец, образумишься? Все мужики как мужики, а ты — тряпка! Работу бы, что ли нашёл! Самому не надоело у меня на шее сидеть? Я ишачу, а он… — она покачала головой, — Приду, чтобы всё мне здесь прибрал. А ребёнка надо вывести погулять.
— Хорошо, погуляем, раз надо, — отец кивнул в знак согласия, лишь бы скорее отделаться от очередных упрёков и наставлений.
Мать снова выскочила из кухни. Через мгновение послышался хлопок входной двери, отчего я сразу же понял, что на этот раз она ушла.
Я выдохнул дикое напряжение из своих лёгких и мысленно перекрестился.
— Ну, наконец-то чудовище оставило нас одних, — прозвучала фраза отца, озвучивая мои мысли вслух, отчего я наконец понял, что скорее пошёл в него, нежели в мать.
— Гадзила ушла, — подытожил отец и потрепал мои и без того взъерошенные от стресса волосы.
— Да, это уж точно. В этом я полностью с тобой солидарен, но только в этом, — возмутился я, увидев, как отец, воспользовавшись отсутствием супруги, тотчас потянулся за бутылкой, припрятанной в нижней полке шкафа.
— Брось, немедленно брось! — мысленно заистерил я. — Тебе же со мной ещё гулять!
Не обращая на меня внимания, отец стал хлестать водку прямо из горла.
— Нет, только не это! — подумал я и зажмурился.
Отец же, как ни в чём не бывало снова принялся меня кормить, мастерски удерживая в одной руке ложку с кашей, а в другой — бутылку.
— А теперь — ложечку за маму.
— Нет, — я отвернулся, — За неё уж точно есть не буду. Лучше бы дал чего-нибудь сладенького!
— Ладно, не хочешь за маму, тогда за меня, хотя, погоди, за меня ты уже ел! — он будто читал мои мысли, — Хорошо, теперь ложечку за сладкую жизнь. Съешь кашки, а я тебе за это шоколадку дам.
— Он угадал мои мысли! — восхитился я, отчего тотчас засиял от счастья, — За сладкую жизнь — с превеликим удовольствием! — я тотчас заглотнул очередную ложку, забыв про отвращение, погруженный в раздумья над данным мне обещанием, — Шоколад! Обожаю шоколад! Помнится, ел его килограммами.
— Ишь ты какой! — улыбнулся отец, продолжая в перерывах хлестать водку. — Будешь так кушать, станешь вторым Шварценеггером.
— Нет, только ни Шварценеггером! Терпеть не могу таких качков! — поморщился я.
Съев ещё несколько ложек каши, я с нетерпением ждал обещанной награды.
— Ну вот, поели, теперь можно и телек посмотреть, — довольно заявил отец и в очередной раз почесал своё волосатое пузо.
— Нет, только не это! А как же на счёт погулять? И где обещанные сладости?!
Я вытянул ладошки вперёд, требуя награды за свои адские страдания.
— Что, ещё кашки? — будто издеваясь, поинтересовался он.
— Нет! — воскликнул я и поморщился.
— Нет? Тогда что? — иронизировал он, явно понимая на что я намекаю.
— Соколад! — громко закричал я.
— Ух ты какой орёл! Действительно на ходу всё схватывает. — он похвально взъерошил мои волосы, направляясь к шкафу.
Достав из ящика заветную шоколадку, он протянул ее мне.
— Только смотри, матери не говори, а то нам с тобой влетит.
Я кивнул, хватая долгожданную награду и развернув, с наслаждением засунул плитку в рот, словно удав, пытаясь заглотить ее целиком.
— Боже мой, как же давно я не ел шоколад. Наверное, с тех пор прошло года три или четыре, а может и того больше. Впрочем, я не считал.
Пока я наслаждался вкусом, отец заключил меня в объятия и понёс в комнату. Устроившись перед телевизором, он усадил меня рядом.
По телеку шёл художественный фильм. На экране мелькала красивая блондинка.
— О, я её знаю! — затрубило моё нутро. — Сализ Талон! — указав пальцем на экран, заголосил я.
Отец удивлённо покосился на меня.
— Да, Шарлиз Терон. От даёт! А у тебя губа, парень, не дура!
— Ещё бы! Я же спал с ней, до того, как переключился на Монику Белуччи. А может та тёлочка всё же была не Шарлиз, а ее двойняшкой? — засомневался вдруг я, — Кто их теперь разберёт. Ведь с кем я только не прелюбодействовал в девяностые. Как ни крути, а всё же есть свои прелести в холостяцкой жизни, — размышлял я, перебирая в памяти все свои прошлые беспорядочные связи.
Так мы с отцом просидели перед телеком ещё часок, подумывая каждый о своём, пока тот не захрапел, вырубившись от очередной убойной дозы алкоголя.
Воспользовавшись ситуацией, я стянул с себя ненавистное розовое платье и, оставшись в одних колготках и майке, соскользнул с дивана вниз. С перепачканным от шоколада, но довольно гордым лицом я вышел из комнаты. В коридоре стояла соседка по коммуналке — Сонечка. Ох, уж мне эта Сонечка! Был бы я постарше. Да что уж теперь говорить. Здесь надо видеть!
— Привет, малыш, — сказала она, приседая на корточки возле меня.
— Пливет, — ответил я, кокетничая, и мой взгляд тут же скользнул на её роскошную пышную грудь.
— Опять один? А где мама?
— Мама на лаботе, —
