предположению моему необходимо бы было предуведомить начальника их о неизбежном положении его и жителей, стараться склонить его к добровольному отступлению от тщетного намерения его; в таком виде приказал заготовить ему письмо с означением условий ему и подчиненным офицерам предлагаемых; без высочайшего утверждения сих условий не вправе себя считаю вступить в переговор с предводителем противных войск». Потому просил графа Румянцева поднести «прилагаемое сочинение» на усмотрение Государя. Письмо проектировано в следующем виде:
«Генерал.
Намерение Его Императорского Величества, моего всемилостивейшего Государя, при посылке меня во главе войск Его для овладения Финляндией, ясно выражены в прокламации, распубликованной при моем вступлении в эту страну. Воля Его Императорского Величества, точные сведения об оборонительных силах Финляндии, и перерыв сношений между нею и Королевством Шведским вероятно достаточны для того чтобы доказать вашему превосходительству, что все усилия шведского правительства воспротивиться занятию страны императорскими войсками приведут лишь к несчастью жителей побуждаемых взяться за оружие, и потому самому пожертвовать великими преимуществами, которые Его Величество прокламацией, изданной от Его имени, удостоил им предложить.
Поэтому во имя человеколюбия и на благо целого невинного народа, вверенного вашим попечениям, прежде чем приступить к дальнейшим более решительным действиям, кои не замедлят раздражить обоюдно умы, предлагаю вам, генерал, прекратить враждебные действия, мирно распустив по домам войска вверенные вашему начальству. Имея полномочия Государя Императора, именем Его Величества обещаю, что офицеры, приобретшие должности свои покупкой, будут вознаграждены сообразно правам их на великодушие моего Августейшего Государя и что те из генералов, полковников, офицеров генерального штаба и младших офицеров, кои пожелают вступить в службу Его Императорского Величества, будут в нее приняты, если они родились в этой стране или имеют в ней постоянное жительство.
Император Александр одобрил мысль графа Буксгевдена (22-го февр.) и своеобразному письму дан ход. Для передачи его командирован был в качестве парламентера состоявший при главной квартире барон Гагельстрём. Его сопровождал корнет кавалергардского полка барон Арпсгофен. Гагельстрём, состоявший в чине надворного советника, был природный швед; но его, вместе с упомянутым выше Ладо, граф Буксгевден особенно ценил, признавая в них обоих существенных себе помощников; Спренгтпортен напротив порицал этого Гагельстрёма. В позднейшем письме своем к графу Румянцеву от 3-го мая он ставил в вину графу Буксгевдену между прочим нахождение при нем этого барона, «вообще известного — по словам Спренгтпортена — за интригана и проходимца (avanturier intriguant), чуждого в качестве природного шведа истинным финляндцам, привязанным к своей родной стране».
Парламентеры отправились из Тавастгуса 26-го февраля в 6 часов утра, на Таммерфорс, на который отступала средняя из трех шведских колонн. Кроме передачи письма, врученного незапечатанным, Гагельстрём был уполномочен делать и словесные внушения в том же смысле, т. е. излагая офицерам бедствия, каким могут подвергнуться их семейства при дальнейшем их противодействии Русским, и выгоды от царских милостей, как последствие капитуляции.
Поездка обоих парламентеров встречала затруднения на каждой станции за недостатком лошадей, уведенных шведами. Поэтому Гагельстрём мог достигнуть неприятельского арьергарда лишь в 3 часа пополудни, в расстоянии 80 верст от Тавастгуса. Как только раздался сигнал трубача, замыкавшие арьергард два батальона при двух пушках остановились. Дабы удобнее достигнуть до начальства, Гагельстрём нашел лучшим говорить не по-шведски, а лишь по-французски и по-русски; а так как в отряде младшие офицеры, к которым он обращался на этих языках, его не понимали, то и был пропущен далее, пока наконец не встретился с адъютантом короля, бароном Штакельбергом, исполнявшим эту же обязанность при начальнике колонны Адлеркрейце. Штакельберг пригласил парламентера к полковнику Эссену, помещавшемуся в лачужке в версте расстояния. Прибыв туда Гагельстрём, по словам его, был встречен Эссеном очень почтительно и вежливо; здесь, в присутствии человек десяти офицеров разного оружия, он объявил цель своего посещения. Полковник послал в Таммерфорс известить Адлеркрейца о приезде русского парламентера с письмом и просить приказаний.
По словам Гагельстрёма, после обычных взаимных вежливостей офицеры с откровенною прямотой солдата обратились к нему с вопросом о содержании письма им доставляемого. «Лишь только успел я, — пишет Гагельстрём, — выговорить предложения и преимущества почетной капитуляции, как все лица оживились, установилась задушевность и все признались, что в бывшем тогда положении вещей для них не могло быть ничего более желательного и счастливого. Они сознавали что силы были неравны (по их сведениям русского войска в Финляндии было, по меньшей мере 60 тысяч), что шведы нуждались в продовольствии и фураже, что солдаты их были худо одеты и менее привычны к утомлению и крутому морозу. Когда же Гагельстрём развил в подробности с одной стороны преимущества их ожидающие по великодушию Государя, а с другой потери, которым они рисковали подвергнуться[21], то они, уже не стесняясь в выражениях, стали говорить против шведского министерства и против союза с Англией, которой и поведение и золото им ненавистны. Короче, они признались, что недовольство в армии было таково и столь распространено, что они не только ждут случая и почетного предлога для сдачи (un pretexte honorable pour capituler) но и готовы отправить королевские креатуры, Клингспора и Левенгельма, со связанными руками и ногами, в Швецию, — пусть доставят двору известие о капитуляции. По словам Гагельстрёма, еще до его приезда офицеры эти решили выжидать в течение двух недель или русских предложений, или распоряжений начальства к прекращению, наконец, бед и страданий, коих вся шведская армия была жертвою, а затем воспользоваться первым приличным случаем, чтобы или сдаться или распустить войска. К этому поступку, — говорили собеседники Гагельстрёма — побуждали их как любовь к отечеству, которое Швеция отдавала в жертву, так и великодушное обращение русского главнокомандующего с их пленными товарищами и вообще со всеми, кто к нему обращался, и наконец отличная дисциплина русских войск. Вообще разговоров было много, так как ответа приходилось ожидать не ранее как через шесть или. семь часов. При этом было видно что шведские офицеры не имели точных сведений о положении неприятеля; они ожидали, что в тот же день русские войска уже занимают Або и затем Шведам предстоит быть окруженными и притиснутыми к Ботническому заливу. Уныние и опасение лишиться имущества и средств существования выражались без притворства. Гагельстрём видел даже слезы на глазах, когда речь шла о семьях.
Тем временем шведская колонна двинулась далее; при парламентерах остались лишь Эссен и Штакельберг, ожидать возвращения курьера. Они просили, и Гагельстрём обещал, обеспечить их безопасность в случае появления казаков, так как при них не было другого конвоя кроме ординарцев. Это было тем легче исполнить, что аванпосты были еще в 30-ти верстах. При дальнейших разговорах, Штакельберг
