взялся предложить Адлеркрейцу открыто стать на русскую сторону, лишь бы только продолжалось преследование и тем дан был благовидный к тому повод. Он рассчитывал на то, что семейство Адлеркрейца и все его имения были в той части Финляндии, которая теперь была занята Русскими.
Только в 11 часов вечера возвратился посланный Эссеном адъютант и привез от Адлеркрейца приглашение Гагельстрёму проехать еще 40 верст и заночевать в приготовленном для него помещении. К главнокомандующему же Клингспору послан был от него курьер с предварением о приезде парламентера; Адлеркрейц не сомневался в том, что он будет принят шведским главнокомандующим. Однако воспользоваться этим предложением Гагельстрём не мог, не имея приказания ехать так далеко и боясь быть задержанным на несколько дней. Поэтому он передал письмо полковнику Эссену в присутствии двух упомянутых адъютантов, для вручения генералу Клингспору, с тем что если бы ему угодно было повидаться с ним, Гагельстрёмом, то он всегда может его вызвать. На этом переговоры прекратились, и все возвратились на свои места.
Между тем, по странной случайности, не далее как через два дня упомянутый барон Штакельберг и поручик Рор, другой адъютант Адлеркрейца, бывший также при объяснении Гагельстрёма с Эссеном, взяты казаками в плен близ Таммерфорса при утренней рекогносцировке русских мелких отрядов, подходивших к городу. На допросе эти пленные показали, что письмо к Клингспору было вручено Адлеркрейцу в присутствии многих офицеров, которым сделалось известно его содержание; что ему, Штакельбергу, было поручено отвезти это. письмо к Клингспору, имевшему главную квартиру оттуда в 30-ти верстах, и что он это исполнил, подав письмо генералу в собственные руки, в присутствии графа Левенгельма. Оба казались очень удивлены своеобразною посылкой письма незапечатанным. На вопрос: сделалось-ли кому известным содержание письма? Штакельберг рассказал как парламентер ожидал семь часов возвращения курьера и затем, имея надобность отправиться обратно, прочел письмо в присутствии нескольких офицеров там бывших, и потом передал Эссену. Клингспор и Левенгельм выразили по этому случаю неудовольствие. Через два часа письмо послано королю; Штакельбергу же предложено возвратиться к своему месту, откуда, как сказано, он и попал вслед затем в плен вместе с своим товарищем.
Михайловский-Данилевский в своем Описании войны 1808–1809 гг.) излагает, будто бы посланный от графа Буксгевдена с письмом о капитуляции был в самой главной квартире, и там выслушан вежливо. Этим рассказом описанному случаю дается гораздо более крупное значение нежели оно имело на деле, как видно из сейчас приведенного рассказа, основанного в точности на документах. Не говоря о мере доверия к показаниям Гагельстрёма, который мог скорее преувеличить, нежели уменьшить значение исполненного им поручения, — этот чиновник не только не имел свидания в главной квартире, но даже и не видел начальника колонны Адлеркрейца, а объяснялся с полковником, командовавшим лишь частью арьергардного отряда, в присутствии, по словам даже самого Гагельстрёма, только человек десяти офицеров. Этот эпизод сводится следовательно к размерам самым ничтожным, не смотря на всю живость, с которою русский парламентер его описывает, не исключая и слез офицеров, оплакивающих участь своих семейств. Эссен, крупнейшая из величин участвовавших в переговорах, представляется довольно безличным; наиболее же говоривший и потом неожиданно-скоро попавшийся в плен Штакельберг был очевидно человек довольно легкомысленный. Помимо неточности в его показании о разговоре с Клингспором по поводу про-, исходившего между русским парламентером и шведскими офицерами арьергарда, — он, не смотря на должность адъютанта при Адлеркрейце, вовсе не знал взглядов своего начальника на такой капитальный вопрос, как предложение изменить королю. Он находил возможным думать о влиянии на своего начальника для уклонения его с пути долга, состоявшего в сопротивлении Русским, тогда как на деле Адлеркрейц именно был душою этого сопротивления. Этот генерал настаивал на принятии сражения под Тавастгусом, и если оно не было принято, то не по его вине. Когда же потом, по взятии в плен начальника штаба графа Левенгельма, Адлеркрейц вступил в его обязанности, то дело Шведов совершенно изменилось; они перешли в наступление, и Русским пришлось испытать доблесть и верность этого генерала королю своему, начиная с несчастных дел при Сиккайоки и Револаксе во всем последовавшем отступлении чуть не до Таммерфорса.
Повторяем, эпизод с письмом графа Буксгевдена к графу Клингспору имел ничтожное во всех отношениях значение; поразительное легкомыслие наложило свою печать на действия всех и каждого, и надо лишь сожалеть, что полагаясь на уверения нескольких шведских беглецов честь коих была далеко не высокой пробы, русский главнокомандующий не только сам сделал, но и побудил Государя своего сделать шаг, который дал право неприятелю назвать его «недостойным, призывающим армию к измене долгу верноподданных». На письмо, как известно, не получено никакого ответа, но в стокгольмских газетах появилось против него возражение, в котором оно украшалось именно приведенными эпитетами.
Следует прибавить здесь, что искушение, которому подвергалась в настоящем случае верность неприятельских офицеров, было тем более сильно, что действительно война с Россией, или вернее военное занятие Финляндии русскими войсками, угрожало самым средствам существования шведских военных и их семейств. Так как этот предмет был впоследствии выдвигаем на один из передних планов, то не лишне будет сказать здесь о нем особо несколько слов.
Война вообще нарушает и даже совсем опрокидывает многие интересы граждан, особенно в стране подвергшейся нападению; но по общепринятому понятию войска и офицерство в частности от войны не страдают в средствах существования. Напротив, они получают разные усиленные оклады, сверхкомплектным дают назначения с производством жалованья ит. п., и потому материальная обеспеченность их в некотором отношении даже возвышается.
Но положение шведских офицеров было совсем иное. Только в гарнизонных полках, безразлично в крепостях или городах, они получали жалованье наличными деньгами. В линейных же полках, еще со времен Карла XII, отменена рекрутчина и введена «поместная» система вознаграждения за службу. Землевладельцы обязаны были поставлять солдат в числе, сообразном величине их земель. Полк, состоящий например из 8 рот, распределялся на 8 приходов (более или менее смотря по условиям местности), и в этом районе каждый служащий, начиная с полковника и кончая солдатом, имел свой земельный участок, который и обрабатывал в мирное время. Солдаты имели участки на землях тех владельцев, от которых они поставлены. Офицеры и унтер-офицеры имели казенные земли, называвшиеся бостелями (Boställen). Эти земли были освобождены от всяких податей и оставались е в распоряжении офицера, пока он сохранял свой чин. В случае отставки или смерти, офицеры или наследники их имели право сохранить пользование бостелем по крайней мере в течение года. Если доходы с таких имений не составляли определенной правительством суммы, то оно доплачивало недостающее на
