СССР: вернуться в детство-3
01. ПЛАН-ПЕРЕХВАТ
СКРИП-СКРИП…
«Тока сразу подготовь рапорт, что план-перехват никаких результатов не дал!»* — эта фраза крутилась у меня в голове всю дорогу домой и дальше — до самой ночи, когда я долго-долго таращилась в потолок и не могла уснуть.
*Фраза из пародийного перевода
фильма-трилогии Питера Джексона
«Властелин колец»
(часть «Две сорванные башни»,
перевод Гоблина).
Выйдет ли?
В конверте лежал один единственный листок, нарисованный мной аж в декабре восемьдесят первого, когда я только провалилась и страшно боялась забыть себя. На листе был нарисован наш дом, мы с Вовкой — крупно, портретами — и наш алабай. И подписано собацкое* имя: АКТАШ.
*Это значит «собачье».
Ну, вот люблю я
такие словообразования.
Если уж это не выстрелит, то я даже не знаю, что ещё и делать.
В комнате сгущались сумерки, подсвеченные двумя желтоватыми фонарями. Оба источника света находились вне поля моего зрения (один за правым углом дома, другой — за левым), и блики их казались призрачными, накладывались друг на друга и искажались. Пространство словно начало сдвигаться, расслаиваться, и я вдруг — как это случается со мной очень редко — увидела светящиеся вероятностные линии событий, ветвящиеся и сплетающиеся. Я подумала, что, скорее всего, уже сплю, и на тот случай, если всё видимое мной не просто сон, решила позвать Вовку. Но язык не слушался, и мысли не преображались в слова. Тогда я изо всех сил подумала: «Найдись! Найдись уже, я устала без тебя!»
Временны́е потоки как будто завибрировали, и эта дрожь отзывалась противным металлическим скрежетом.
Я открыла глаза. Вот что это скрипело! Качеля*!
*Ой, я знаю, как пишется правильно.
Но говорю вот так.
На прошлой неделе наше домоуправление облагородило кучу песка новой песочницей (пока без такого излишества как грибок над ней), а заодно установило лавочки у подъездов и две качели. Одну в виде доски, качающейся на манер весов, и вторую — вот, лодочки. Лодочки сразу получились скрипучие. Дворник обещался найти какую-то смазку и этот досадный дефект устранить, но пока, как вытекало из скрипа, не нашёл.
Я поняла, что больше не усну, пошла умылась. Заглянула в кухню, налила себе чаю с молоком (для чего-то более серьёзного вроде каши мне нужно походить часок, чтоб желудок проснулся), глянула на время — ого! Полдесятого уже!
Мама с Женей, похоже, уехали на дачу, бабушка полюбас в магазин усвистала.
Я вернулась в свою комнату и задумчиво постояла напротив печатной машинки. После вчерашней встречи мысли в голову вообще не лезли. Да скрип ещё этот! Я вышла на балкон, посмотреть — кто там с утра в воскресенье так возжаждал покачаться…
Кружка в моих руках дрогнула, чай с высоты третьего этажа смачно плеснулся на асфальт. Вовка посмотрел на меня и упёрся в песок ногой, останавливая лодочку. Слегка покачал головой.
Это он! Мой! Мой Вова! Руки у меня так затряслись, что кружка забрякала о перила. Я мотнула ему головой: заходи, мол — и побежала открывать дверь.
ВОВКА
Лифт загудел и почти сразу смолк, двери распахнулись. Я кинулась мужу на шею:
— Вовка!
Он непривычно был всего на полголовы (а не на полторы) меня выше, но всё равно оторвал от пола так, что мои ноги заболтались в воздухе:
— Привет, любимая!
— Ты почему так сделал⁈ — мне хотелось плакать и смеяться одновременно. — Я тут два года уже кукую!
— Два⁈
— А сколько?
— У меня от силы дней пять прошло. Я думал, тебя где-то рядом выбросит, не успел ещё осмотреться как следует — и тут вызов! С Акташем это ты здо́рово придумала.
— Сразу вспомнил?
— Нет, «вспомнил» не подходит. Как кольнуло, знаешь. А во сне уже…
Выше этажом зашуршали дверью, и я потянула его в квартиру:
— Чего мы тут-то. Пошли в дом!
— Твои ничего не скажут?
— Не-е, — я захлопнула за нами дверь тамбура. — Тапки тут ставь и пошли чай пить. Мама с мужем на дачу унеслись, а бабушка ушла куда-то. Не знаю, может, подружку себе нашла, в доме бабулек много живёт. Посидим, поговорим спокойно.
— Матушка замуж вышла?
— Ага. Чё куковать-то сидеть десять лет.
— Тоже верно.
Мы прошли в кухню, которая была кухня, а не прачка, и Вовка заценил:
— Нормально вас расселили!
— Ха! Вот что телевидение животворящее делает!
— Серьёзно?
Пришлось рассказывать ему всю историю с начала и проводить экскурсию по нашим хоромам. Вовка мой рабочий кабинет (а особенно публикации) заценил.
— Ну, ты, я смотрю, развернулась!
— И не говори.
— А что адрес-то не написала? Я с утра подорвался — мозги на раскоряку. Половина мыслей ещё там, половина — здесь. Помчался на старую квартиру, ломлюсь — там вышли вообще левые люди.
— Ну, правильно, мы ж квартиру в райисполком сдали, в неё сразу кого-то заселили.
— Да они, главное, не знают ничего! Хорошо, на разговор соседка выглянула, сказала номер этого дома. Сижу тут с девяти…
Мы вернулись в кухню как раз, когда чайник вскипел, я быстренько разлила чай по кружкам, выставила на стол пирожки (бабушка наша неутомима) — и скорее снова уселась напротив мужа на табуретку, поджав ногу и восторженно на него уставившись:
— Ну вот! Ты же у меня умный! Я так и знала, что ты меня найдёшь. А прикинь, вызов бы не прошёл, и ко мне, к примеру, заявились бы твои родственники с вопросом: девочка, а что это было?
Вовка скептически пождал губы.
— Ну-у… Нет, в принципе, они могут…
— А я о чём!
Он потёр лицо, взъерошил волосы:
— Но снова детство, Олька! Восемь лет! Пиндец!
— А тебя куда вынесло?
— О-о-о! Мы, как ты понимаешь, не ищем лёгких путей. Помнишь мир, где был парень некромант-комсомолец?
— И при этом верующий христианин? Там ещё затяжная война шла?
— Да!
— Он есть на самом деле⁈
— Представь себе. Закончим здесь — пойдём туда.
— Да там время-то уже утечёт.
— Не утечёт. А если и утечёт, то не сильно. Считай, если пять дней там, а тут… два года, говоришь?
— Я даже точнее тебе скажу. Был декабрь восемьдесят первого, число двенадцатое, что ли. Если совсем точно — это дневники надо доставать.
— А ты писала?
— А как же!
— М-гм. Получается… допустим, округлим слегка… семь месяцев да двадцать четыре…
— Тридцать один.
— Ага… Девятьсот пятьдесят дней условно.
— Делим на пять.
— Коэффициент сто девяносто. Ну-ка, восемьдесят лет умножай на триста шестьдесят пять и подели на сто девяносто.
— Ну, ты нашёл компьютер! Это листочек нужен, столбиком решать…
Мы посчитали, получилось сто пятьдесят три дня.
— Слушай! А я ведь на неделю позже тебя померла!
Мы уставились друг на друга.
— Тогда у этого мира скорость временно́го потока ещё выше! В любом случае, думаю, там всё ещё будет интересно. Давай, рассказывай, что ты тут успела наворотить.
— Ну, чё ты сразу…
— Да я ж тебя знаю. Не сможешь ты спокойно сидеть.
Я подпёрла щёку рукой.
— Да, ты понимаешь… Помнишь, мы обсуждали как-то: прилагай какие-то усилия — не прилагай… Это ж как камешки в пруд кидать. Или ещё хуже — в море. Ну, рябь пойдёт. Товарищ Архимед обещался, конечно, аж Землю перевернуть при условии предоставления соответствующих технических условий*.
*Знаменитое: 'Дайте мне точку опоры —
и я переверну Землю!'
Вовка хмыкнул.
— А вообще, как по ощущениям? Я, к сожалению, никаких особых сведений о данном времени не помню. Исключительно детские воспоминания, семья, игры…
— Да я вот тоже. Единственное, чётко помню: как пошли талоны — и всё больше и хуже с каждым годом. Ни разу такого не было, чтобы талоны — и вдруг на что-то да отменили! Только накручивалось всё как снежный ком, вплоть до девяностых, когда уже СССР развалился и цены отпустили. А тут, глянь — норму на масло повысили, суповые без талонов, даже сосиски появились! Ты помнишь, в нашем детстве сосиски — это ж такой деликатес! Даже если они в магазине лежали — только по справкам, для диабетиков.
— Ну да, было такое.
— А тут, я смотрю — наши покупают кое-когда. Изредка, конечно, но бывает. Джинсы эти тоже. Ты одесские джинсы видел?
— Видел, соседка у нас купила, носит. Весь двор завидует.
— Сама носит? — поразилась я. До этого времени все, о ком шла речь в связи с джинсами, не выходили из разряда легенд.
— Конечно, сама. Ты чё, там очередь на пол-Урицкого стояла! Почище, чем в мавзолей.
— Ты аккуратно
