в кресло перед открытым окном, которое нельзя было закрыть, его непременно бы коснулась танцующая антенна. И тогда уж ему несдобровать.
Так и просидела Ольга остаток ночи у окна, любуясь необычным балетом у себя за окном.
А антенна, радуясь своей легкости и кружению нечаянному, несвойственному её предназначению, всё кружилась, кружилась, будто звала, приглашала ее на танец, исполняя на ветру чистые па вальса.
Утром кто-то вызвал спасателей. Приехали крутые ребята, разом подтянули и закрепили огромными болтами плясунью опять на крыше.
Ольга из своего окна наблюдала за их ладной работой, и ей почему-то было жаль эту белобокую тарелку, которая так совершенно исполняла ночью фуэте.
И еще подумалось ей, что это необычное зрелище видеть была удостоена почему-то только она. Почему? Никто не ответит. И это не огорчало, а, наоборот — укрепляло ощущение доверия к ней и ее некоторой, может быть, избранности. Будто ей доверили тайну.
Пье-де-пульная тетрадь,
12 ноября 2020
Новенький
Он был редким человеком. Он видел сны с комедийным уклоном.
Жена его постоянно будила, потому что он хохотал во сне. Но обидно было то, что снов своих он не помнил, а в реальной жизни смеялся он редко, даже улыбался как-то чуть, тайно, кривовато, чтобы не заметили.
Должность у него была такая. Он был начальником отдела в крупной корпорации. Работал трудно, под пятой вечного страха — быть уволенным. Олег и сам не совсем понимал, почему так боится увольнения, но он боялся. Поэтому строг был со всеми по-настоящему, спрашивал скорой и честной работы от сотрудников. Но и сам не плошал при этом. Точен, аккуратен, подтянут.
А еще его уважали за то, что он всегда давал деньги в долг. Всем и всегда. И ему, как ни странно, эти долги возвращали.
Олег не расслаблялся сам, и с подчиненными держал нужную строгую дистанцию. В корпоративах никогда не участвовал, но деньги на это мероприятие давал всегда.
Однажды ему сверху, по чьей-то рекомендации, прислали пацана, лет двадцати. На вопрос что он умеет делать, парень честно и нагло ответил: «Ничего».
Олег порадовался его честности и взял в штат на самую легкоответственную должность.
Пацан пожал плечами и занял стол с компьютером. Сам выбрал, ни у кого не спросив. Олег хотел сделать ему замечание, но тот так же нагло сообщил, что ему надо поближе к окну: «Я люблю вид из окна».
Олег вздохнул, подумал, что этот молоденький нахал даст фору любому насупленному боссу. Только тем, что ему плевать и на босса, и на стол, и на все это окружение.
Он был явно нездешним, на нем светилось облако легкомысленного отношения ко всему происходящему.
Олег вздохнул и подумал, что надо будет с ним построже, с этим пацаном.
Он попросил секретаря его не беспокоить и принести кофе. А сам стал смотреть с высоты заоконный пейзаж, с густым лесом вдалеке и маленькими планерами над ним. Там была лётная школа. Для детей, типа стажера, которого ему сегодня навязали.
Что-то тревожило Олега. Какое-то новое впечатление родилось в нем только что, после встречи с этим мальчишкой. Олег осознал, что в нем всплыла черным айсбергом зависть. Давно это чувство не содрогало так крепко Олега. Он завидовал. Завидовал невыносимой свободе в этом пацане. Он вел себя так, будто знал самое главное в жизни, согласен с этим главным, остальное — пусто проносится мимо его сознания. И это знание главного давало ему спокойную независимость от всего того, чем жил, и боялся потерять, Олег.
Этот парень не боялся ничего. А такого состояния Олег в своей жизни не испытал ни разу.
Олег потерял интерес к чашке остывшего кофе и вышел из кабинета. Проходя мимо новенького, он чуть притормозил, чтобы понять, чем тот занимается в рабочее время.
Первое, что бросилось Олегу в глаза — то, что парень сидит в наушниках. И, видно по движению ритмичному его фигуры — он слушал музыку.
Олег хотел подойти и сделать ему замечание, но понял, что делать этого не стоит. Не услышит его пацан этот, даже если снимет наушники.
Олег заинтересовался этим молодым человеком, спросил у секретаря о нем. Та тут же выдала:
— Он — сын…, — фамилию она произнесла шепотом.
Олег отпустил секретаря и стал размышлять над услышанным.
Как все обыкновенно. Сынок чей-то, обязательно глуп, нерадив и грош цена его независимости, если она повязана бантом папиной фамилии.
«Вот пойду и сделаю ему замечание», — решил Олег и направился в отдел.
Он хотел подойти к новичку и спросить, что за музыку он слушает на работе. Но, когда подошел к этому легковесному юноше, понял, что ничего не сможет ему сказать.
Он остро почувствовал опять в себе желание вот так как он, сесть за чужой стол, не спросясь, надеть наушники и слушать музыку, не спрятавшись от коллектива за большим монитором. Олегу подумалось о том, что никогда не уходили от него всякие страхи и зависимости. Сначала — от матери. Потом — в школе, потом — жена. Теперь вот — его место начальника повязало его сильно.
Место, конечно, было денежным, со связями и командировками за рубеж. Удобное кресло. И, компенсацией за свой страх потерять эту производственную роскошь, он орал на других, поселяя в них тот же страх, как продолжение своего. И все они были связаны этим страхом, чурались друг друга, боялись мелких доносов в устной форме, сплетен всяких, и прочих издержек офисных отношений.
Олег вернулся к себе в кабинет, но мысль убрать с глаз этого смельчака не оставляла его. Не хотелось терпеть его присутствия, даже неделю или две. От него исходила угроза. Спокойная величавая жизнь Олега оседала бабой на чайник, когда он видел, встречал этого парня, даже на лестнице.
Его вольность не укрощал даже дресс-кодовый костюм и галстук. Похоже, что он пользовался незнакомым Олегу одеколоном под дерзким названием «Свобода».
И тогда однажды, на правах своего служебного положения, Олег подошел к этому отпрыску, который в середине рабочего дня сидел на подоконнике и смотрел в окно, попивая кофе.
Когда Олег подошел к нему и только открыл рот и вдохнул, чтобы сделать ему замечание, тот вдруг весело сообщил ему:
— Видели самолетики? Класс! Надо будет разузнать, что там за контора.
Олег хотел рассказать ему, что это — авиашкола, для таких вот детишек, которым в будущем грозит приобретение личного авиатранспорта. Но, вместо этого, спросил вдруг:
— Как это тебе удается?
— Что? — не понял тот.
— Эта твоя независимость
