class="p1">Даша побледнела:
– Ночевать… у кладбища?
– Понятно… – протянул дед. – Ну, коли так – неча и время терять! Быстро подскочим – быстро дело кончим!
Он достал из-за борта ружье, закинул за плечо и, крякнув, с неожиданной для его лет силой протащил лодку подальше на гальку. Аккуратно покрыв ее брезентом, жестом показал остальным – мол, тащите посудины на берег.
В этот вечер Настя явно была настроена позлить соседа. Едва они стали подниматься на гору, она быстро нагнала Трошку, будто невзначай пихнула его плечом, так что тот от неожиданности отшатнулся, и, пробежав вперед, обернулась, быстро показала язык и тут же скрылась за ничего не подозревающим дедом. Опешивший от такой наглости Трофим открыл было рот, но, не найдя, что ответить, только глупо повертел головой, точно ища свидетелей нанесенного ему оскорбления, и беспомощно помахал в ответ кулаком.
Шагавший за ними Павел почему-то подумал о старике: того деда, которого он видел в избе – трескучего, сгорбленного, с трудом передвигающегося – как не бывало! Выглядел жилистым мужиком, не знающим ни усталости, ни возраста. Даже внешне стал моложе – стройнее, что ли, крепче… С легкостью стащил лодку на берег, а теперь, идя в гору, они едва успевают за ним… Удивительно!
* * *
Понятие «заимка» было слишком громким для того, что они увидели. На сравнительно ровной площадке, за которой склон резко уходил вниз, к лесу, лежало, утопая в разросшемся вокруг кустарнике, всего ничего – несколько сгнивших бревен, да останки крыши, напоминавшей теперь скелет гигантской, обглоданной рыбы.
Савелий удрученно пнул ногой труху:
– Дела-а…
– Дед, а дед… как думаешь, Дункель был здесь? – потухшим голосом спросила Настя.
– Раз ходил на Собачью – не мог не быть, – отозвался Прохор. – Чалый наверняка их здесь на постой расположил…
– Так, «пояс», значит, здесь и зарыт! – Трошка засуетился между бревен.
– Ага, и «меч» в придачу! – буркнул старик.
– Знать бы какой он…
– Вот именно… – усмехнулся Савелий. – Он уж и сгнил давно, как сама заимка.
– Может, пряжка осталась?
– А что она даст? – буркнул Семен. Все удивленно поглядели на молчуна.
– А может, на ней что написано! – вдруг осенило Трофима.
– Да погоди ты метаться! – сердито одернул его старик. Он оглянулся, сел на трухлявое бревно и снизу посмотрел на Павла. – Так ты говоришь, где «меч», там и «пояс»?
Путешественники с изумлением посмотрели на деда – о чем это он?
– Так здесь и есть твой «меч» – у заимки бой и шел! А «пояс», получается, там, напротив, в лесу. – Прохор махнул на тайгу ниже по склону, и все непроизвольно посмотрели в ту же сторону. – В двадцатых годах кладбище огородили там, аккурат кружком… где чекистов зарыли, значит. Только в Отечественную дорогу сюда забыли – не до того было. Через четыре года – все лесом и поросло. Так и осталось. Теперь уж никто и не скажет, где лежат…
Старик с грустью оглядел притихшую молодежь.
– Там где-то и дядька мой, Григорий Михайлович… – Он помолчал. – Так что делать будем? Могилы рыть?
Друзья растерянно заморгали.
– А тех… хоронили где? – неожиданно спросил до сих пор молчавший Семен.
– Бандитов, что ли? – Прохор с любопытством глянул на верзилу. – Там где-то, подале…
– Тоже «кружком»?
– Может, и кружком. Не видел.
– А я, кажется, понял… – буркнул Трофим. – Между ними надо искать, между кладбищами! Ей-богу, точное место!
– Долго думал, чудило? – покачал головой Прохор. – Что же он, Дункель, подождал, когда всех зароют, а потом уж и клад схоронил? Отсчитал шаги – и аккурат посередке!
Все невольно заулыбались.
– Чудило он и есть, дедуля! – съязвила Настя.
– Сама ты… – обиженно пробубнил Трофим. – С чего-то надо начинать!
Старик, кряхтя, поднялся.
– Ну, будя вам! Дело к ночи. Сейчас расположимся, а утром, на свежую голову, и пошукаем для интереса, потом и назад. Чего сейчас-то дурью маяться…
– Время-то еще есть, – неожиданно заупрямилась Настя, – для чего ж мы тогда наприехали? Искать ведь…
– Конечно! – воскликнул Трофим и с испугом покосился на соперницу.
– Чего приехали, чего приехали, – проворчал Прохор. – С вами вообще голову потеряешь… Хватит рассуждать, пошли ночлег делать! – Он повернулся, чтобы идти назад.
– А если ночи дождаться? – тихо спросила Даша в спину.
Прохор остановился.
– Зачем это?
– Если Дункель поднялся на гору ночью… Вы же сами говорили…
– Что говорил?
Даша смутилась.
– Быть может, только ночью и возможно найти тот «пояс»! – догадался Павел.
– В темноте, что ли? – хмыкнул Савелий.
– Правильно, Пашка! – подскочил Трофим. – Иначе, к чему было командиру про ночь говорить!
Прохор покачал головой:
– Фантазеры… И дался вам этот пояс… Пошли палатки ставить, горе-старатели!
Внезапно произошло неожиданное: Семен, разглядывавший останки заимки, едва не подмяв Трофима, попятился назад. Тот недовольно отскочил:
– Ты что? Охмелел?
Долговязый повернул побелевшее лицо:
– Там… стоит…
– Кто?! – Даша с ужасом скакнула за спину мужа.
Все зашарили глазами по бревнам.
– Кто стоит, Сеня? – едва слышно спросил Савелий.
Семен молчал.
– Нет ведь никого…
Не отрывая глаз от бревен, парень виновато проморгал:
– Стоял…
Трофим за спиной верзилы покрутил пальцем у виска – крыша поехала! – но тут же, под недобрым взглядом деда, присмирел. Прохор, нахмурившись и, не спуская глаз с Трошки, будто предупреждая его от новой выходки, тихо произнес:
– Пойдем, однако, Семен Андреевич… – Он внимательно посмотрел в испуганные глаза москвича. – Дотемна еще расположиться надо…
Странное происшествие с долговязым молчуном удручающе подействовало на искателей золота. Радостно-возбужденное настроение, с каким они шли на заимку, вмиг улетучилось… Никто не мог взять в толк, что могло напугать этого огромного, с виду мужественного человека и отчего так участливо обошелся с ним, по обыкновению бесцеремонный, Прохор? Может, верзила со стариком действительно что-то видели?
Возвращались медленно, изредка поглядывая то на деда, то на посеревшего и мрачного Семена. Однако на берегу заботы заставили на некоторое время позабыть о нем: стали готовить ночлег.
Лагерь разбили на берегу реки, рядом с лодками. Солнце клонилось быстро; уже над тайгой оно вкатилось в набежавшую тучу, и сразу сделалось сумрачно и прохладно.
Ужин проходил уже в потемках, у костра, от которого ночь казалась еще более густой и мрачной. Было тихо, мерный шум реки и замерцавшие холодным светом звезды лишь усиливали ощущение гнетущей тишины и скрытой, таинственной настороженности, нависшей над их освещенным горящими поленьями кругом. И невольно пережитое всеми происшествие на заимке стало казаться уже не странным, а жутковатым… Что все-таки мог видеть верзила на груде истлевших бревен? Не мог же он беспричинно прийти в такое необъяснимое смятение!
Но спросить об этом никто не решался: Семен, погрузившись в свои мрачные мысли, угрюмо, отвернувшись от всех,
