— Эти монахи присутствовали при странном и страшномсобытии, — продолжал он. — Они видели, как я принял свой Облик иобрел Атрибут. Они видели, как то же самое сделал и Мара — здесь, в этоммонастыре, где мы вдохнули новую жизнь в принцип ахимсы. Они, конечно, знают,что боги способны совершать подобные поступки, не отягчая своей кармы, но шокбыл тем не менее силен, а впечатление живо. А ведь еще предстоит иокончательное сожжение. К моменту этого сожжения та легенда, которую я толькочто вам изложил, должна стать в их умах истиной.
— Как? — спросила Ратри.
— Этой же ночью, сей же час, — сказал Яма, —пока образ события пламенеет внутри их сознания, а мысли их в смятении, будетвыкована и водружена на место новая истина… Сэм, ты отдыхал достаточно долго.Пора уже браться за дело и тебе. Ты должен прочесть им проповедь. Ты долженвоззвать к тем благородным чувствам и тем высшим духовным качествам в них,которые превращают людей в благодарное поле для божественного вмешательства. Мыс Ратри объединим наши усилия, и для них родится новая истина.
Сэм изменился в лице и потупил глаза.
— Не знаю, смогу ли я это сделать. Все это было такдавно…
— Однажды Будда — Будда навсегда. Стряхни пыль скаких-нибудь старых притч. У тебя есть минут пятнадцать.
Сэм протянул руку.
— Дай-ка мне табаку и листок бумаги. Он принял все это,свернул сигарету.
— Огонек?.. — Спасибо. Глубоко затянулся,закашлялся.
— Я устал им лгать, — промолвил он наконец. —А это, как я понимаю, и есть настоящая ложь.
— Лгать? — переспросил Яма. — Кто предлагаеттебе лгать? Процитируй им Нагорную проповедь, если хочешь. Или что-нибудь изПополь-Вуха… Из Илиады… Мне все равно, что ты там наговоришь. Просто немножковстряхни их, немножко утешь. Больше я ни о чем не прошу.
— Ну и что тогда?
— Что? Тогда я начну спасать их — и нас!
Сэм медленно кивнул.
— Когда ты все это так преподносишь… что касаетсяподобных тем, то я еще не вполне в форме. Ладно, я подберу пару истин иподброшу немножко набожности — но дай мне минут двадцать.
— По рукам, двадцать минут. А потом сразу пакуемся.Завтра мы отправляемся в Хайпур.
— Так скоро? — спросил Так.
Яма качнул головой.
— Так поздно, — сказал он.
Монахи сидели рядами на полу рефектория. Столы сдвинули кстене. Насекомые куда-то подевались. Снаружи, не переставая, моросил дождь.
Махатма Сэм, Просветленный, вошел в залу и уселся передними.
Вошла, как всегда под вуалью, одетая буддистской послушницейРатри.
Яма и Ратри отошли в глубь комнаты и тоже уселись на пол.Так тоже был где-то рядом.
Сэм несколько минут сидел, не открывая глаз, затем негромкопроизнес:
— У меня много имен, но они сейчас не имеют значения.
Он чуть приоткрыл глаза, но это было единственное егодвижение. Ни на кого конкретно он не смотрел.
— Имена не важны, — сказал он. — Говорить —это называть имена, но не в этом важность. Однажды случается нечто, чего до тойпоры никогда не случалось. Глядя на это, человек созерцает реальность. Он неможет поведать другим, что же он видел, Но другие хотят это узнать, и вот онивопрошают его; они говорят: «На что оно похоже — то, что ты видел?» И онпытается рассказать им. Быть может, он видел самый первый в мире огонь. Онговорит им: «Он красен, как мак, но пляшут в нем и иные цвета. У него нетформы, как у воды; он текуч. Он теплый, как летнее солнце, даже теплее. Онсуществует какое-то время на куске дерева — и дерево исчезает, будто съеденное,остается лишь что-то черное, сыпучее, как песок. И он исчезает вместе с деревом».И вот слушатели вынуждены думать, что реальность эта схожа с маком, с водой, ссолнцем, с тем, что ест и испражняется. Они думают, что она, эта реальность,схожа со всем, чему она подобна по словам познавшего ее.
Но вот огонь снова и снова появляется в этом мире. Все новыеи новые люди видят его. И спустя какое-то время огонь становится уже такпривычен, как трава, облака, как воздух, которым они дышат. И они видят, чтохотя и похож он на мак, это не мак, хотя и похож на воду, не вода, хотя похожна солнце, но не солнце, хотя и похож на того, кто ест и испражняется, все жеэто не тот, кто ест и испражняется, но нечто отличное от каждого из этихпредметов или ото всех их разом. Так что смотрят они на эту новую суть иизобретают новое слово, чтобы назвать ее. Они зовут ее «огонь».
— Если же случится им вдруг встретить человека, которыйеще не видел огня, и они скажут ему о нем, не поймет он, что же они имеют ввиду. И опять им, в свою очередь, придется говорить ему, на что похож огонь. Нопри этом они знают по собственному опыту, что говорят они ему не истину, атолько часть истины. Они знают, что человек этот никогда не познает с их словреальность, хотя и могут они использовать все слова на свете. Он долженвзглянуть на огонь, ощутить его запах, согреть у него руки, всмотреться в егосердце — или остаться навеки неведающим. Не важен, стало быть, «огонь», неважна «земля», «воздух», «вода», не важно "я". Ничто не важно. Нозабывает человек реальность и помнит слова. Чем больше слов он помнит, тем умнеесчитают его окружающие. Он взирает, как в мире происходят великие изменения, новидит он их совсем не так, как виделись они, когда человек посмотрел нареальность впервые. На язык к нему приходят имена, и он улыбается, пробуя их навкус, он думает, что именуя, он познает. Но еще происходит никогда доселе небывавшее. Это все еще чудо. Великий пылающий цветок распускается, переливаясь,на кромке мира, оставляя по себе пепел мира и не будучи ни в чем изперечисленного мною — и в то же время являясь всем; это и есть реальность —Безымянное.
— И вот я требую от вас — забудьте имена, что выносите, забудьте слова, что я говорю, как только они произнесены. Взыскуйтелучше Безымянное внутри самих себя, Безымянное, которое поднимается, когда яобращаюсь к нему. Оно внимает не моим словам, а реальности внутри меня, частьюкоторой оно является. Это атман, и слышит он не мои слова, но меня. Всеостальное не реально. Определить — это утратить. Сущность всех вещей —Безымянное. Безымянное непознаваемо, оно всесильнее даже Брахмы. Вещипреходящи, сущность неизменна. И восседаете вы, стало быть, среди грезы.
