В тот вечер Арам был среди монахов в час общения. В этовремя члены обоих орденов встречались друг с другом и пускались в богоугодныебеседы. Сэм там не присутствовал, не было и Така, ну а Яма и вовсе здесь непоявлялся.
Арам уселся за длинный стол в рефектории напротив несколькихбуддистских монахов. Некоторое время он поговорил с ними, обсуждая доктрину ипрактику, касту и вероучение, погоду и текущие дела.
— Кажется странным, — сказал он чутьпогодя, — что ваш орден проник так далеко на юг и на запад.
— Мы — странствующий орден, — откликнулся монах, ккоторому он обратился.
— Мы следуем ветру. Мы следуем своему сердцу.
— В земли, где проржавела почва, в сезон гроз? Может,где-то здесь имело место какое-то откровение, которое могло бы расширить моипредставления о мире, узнай я о нем?
— Все мироздание — сплошное откровение, — сказалмонах. — Все меняется — и в то же время остается. День следует за ночью…каждый день — иной, но все же — это день. Почти все в мире — иллюзия, однакоформы этой иллюзии следуют образцам, составляющим часть божественнойреальности.
— Да-да, — вмешался Арам. — В путях иллюзии иреальности я многоопытен, но спрашивал-то я о том, не появлялось ли в округеновых учителей, не возвращался ли кто из старых или, быть может, имела местобожественная манифестация, которая могла бы помочь пробуждению моей души.
С этими словами нищий смахнул со стола красного, размером сноготь большого пальца жука, который ползал рядом с ним, и занес над нимсандалию, чтобы его раздавить.
— Молю, брат, не причиняй ему вреда, — вмешалсямонах.
— Но их всюду множество, а Властелины Кармы утверждают,что, во-первых, человек не может вернуться в мир насекомым, а во-вторых,убийство насекомого не отягчает личной кармы.
— Тем не менее, — объяснил монах, — посколькувся жизнь едина, в этом монастыре принято следовать доктрине ахимсы ивоздерживаться от прерывания любого ее проявления.
— Но ведь, — возразил Арам, — Патанджалиутверждает, что правит намерение, а не деяние. Следовательно, если я убилскорее с любовью, чем с ненавистью, то я словно бы и не убивал. Признаю, что вданном случае все не так и, без сомнения, налицо злой умысел; стало быть, грузвины падет на меня, убью я или нет, — из-за наличия намерения. Итак, я могбы раздавить его и не стать ничуть хуже — в соответствии с принципом ахимсы. Нопоскольку я здесь гость, я конечно же уважу местные обычаи и не совершуподобного поступка.
И он отодвинул от жука свою ногу: тот не сдвинулся с места,лишь чуть пошевеливая красными своими усиками.
— Воистину, вот настоящий ученый, — сказал монахордена Ратри.
Арам улыбнулся.
— Благодарю тебя, но ты неправ, — заявилон. — Я лишь смиренный искатель истины, и при случае мне, бывало, выпадалаудача прислушиваться к умным речам. Если бы мне везло так и в дальнейшем! Еслибы неподалеку оказался какой-нибудь замечательный учитель или ученый, пораскаленным углям пошел бы я к нему, чтобы сесть у его ног и выслушать егослова или последовать его примеру. Если…
И он вдруг прервался, ибо все вокруг уставились на дверь унего за спиной. Не оглядываясь, он молниеносно раздавил жука, что замер околоего руки. Две крохотные проволочки проткнули сломанный хитин его спинки, наружупроступила грань крошечного кристаллика.
Тогда Арам обернулся, и его зеленый глаз, скользнув вдольрядов сидевших между ним и дверью монахов, уставился прямо на Яму; тот былоблачен во все алое — галифе, сапоги, рубаха, кушак, плащ и перчатки; головувенчал кроваво-красный тюрбан.
— «Если»? — сказал Яма. — Ты сказал «если»?Если бы какому-либо мудрецу или же божественной аватаре случилось оказатьсяпоблизости, ты бы хотел с ним познакомиться? Так ли ты сказал, чужак?
Нищий поднялся из-за стола и поклонился.
— Я — Арам, — заявил он, — странник и спутник— каждому, кто ищет просветления.
Яма не поклонился в ответ.
— Зачем же ты перевернул собственное имя, ВладыкаИллюзий, когда лучше любого герольда оповещают о тебе твои слова и деяния?
Нищий пожал плечами.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Но губы его опятьискривила усмешка.
— Я тот, кто домогается Пути и Права, — добавилон.
— Мне в это трудно поверить, ведь на моей памяти тыпредаешь уже тысячи лет.
— Ты говоришь об отпущенных богам сроках.
— Увы, ты прав. Ты грубо ошибся, Мара.
— В чем же?
— Тебе кажется, что дозволено будет тебе уйти отсюдаживым.
— Ну конечно, я предвижу, что так оно и будет.
— Не учитывая многочисленные несчастные случаи, которыемогут обрушиться в этом диком краю на одинокого путника.
— Уже много лет путешествую я в одиночку. И несчастныеслучаи всегда были уделом других.
— Ты, наверное, считаешь, что даже если тело твое будетздесь уничтожено, твой атман перенесется прочь, в где-то заранее заготовленноедругое тело. Уверен, кто-нибудь уже разобрался в моих заметках, и этот фокусстал для вас возможным.
Брови нищего чуть нахмурились и сдвинулись на долю дюйматеснее и ниже.
— Тебе невдомек, что сокрытые в этом здании силы делаюттакой перенос невозможным.
Нищий вышел на середину комнаты.
— Яма, — воззвал он, — ты безумец, колисобираешься сравнивать свои ничтожные после падения силы с мощью Сновидца.
— Может и так, Повелитель Мара, — ответилЯма, — но слишком уж долго я дожидался этой возможности, чтобы откладыватьее на потом. Помнишь мое обещание в Дезирате? Если ты хочешь продлить цепьсвоих перерождений, у тебя нет другого выхода, тебе придется пройти через эту,единственную здесь дверь, которую я преграждаю. Ничто за пределами этой комнатыне в силах тебе ныне помочь.
И тогда Мара поднял вверх руки, и родилось пламя.
Все пылало. Языки пламени жадно лизали каменные стены,деревянные столы, рясы монахов. Волны дыма пробегали по комнате. Яма стоял вцентре пожарища и не шевелился.
— Неужели ты не способен на большее? — спросилон. — Твое пламя повсюду, но ничто не сгорает.
Мара хлопнул в ладоши, и пламя исчезло.
