Книга Любви хрустальный колокольчик - Елена Ярилина

— Раздевайся, тебя осмотрит врач и прослушает твое сердце. Витя что, ничего не сказал тебе? Узнаю его милое обыкновение — делает то, что считает нужным, и при этом забывает поставить в известность тех, кого это непосредственно касается.

Врач мрачно меня прослушал. Он расспросил меня о январском приступе, о пребывании в больнице, о диагнозе, о лечении. Я рассказала ему все, что смогла, включая номер больницы, так как он собирался навести там справки. Сказал, что ничего пока предписывать мне не будет, кроме покоя и размеренной жизни. Тут же они с Наташей собрались уезжать, я, удивленная пожарной спешкой, пошла проводить их до машины. За эти несколько шагов Наташа шепнула мне, что ее дочь вот-вот родит, поэтому она торопится.

После их отъезда я стала думать о Викторе и, конечно же, обо всем, что было вчера, но тут же разволновалась. Нет. Мысли о Викторе и предписанный мне покой никак не могли сочетаться. Чтобы отвлечься от опасной темы, я принялась готовить себе обед. После обеда часов до шести мне очень хорошо работалось, а потом пришла Ксюша с новой куклой. Я поняла, что работать сегодня мне уже не придется, вздохнула, полезла в шкаф и, основательно порывшись в нем, достала розовую шелковую блузку, которую недавно нечаянно прижгла утюгом. Из этой блузки мы с Ксюшей смастерили кукле такое роскошное бальное платье, что все остальные куклы позавидовали бы, если бы только смогли ее увидеть. Даже Лариса нашу работу похвалила. Она пришла за Ксюшей, которая, по ее словам, уже час как должна была быть дома. Девочка тут же сунула матери под нос свою куклу в розовом бальном платье как смягчающее вину обстоятельство. Лариса с кислой миной наряд одобрила. После наших с ней столкновений зимой из-за Володи и особенно после нашего разговора в магазине она при встречах со мной больше не хамила, но и жаловать меня особенно не жаловала. Она и дочь свою ревновала ко мне, ей не нравилось, что девочка проводит у меня так много времени. Но из Ксюшиных же слов явствовало, что бабушка заступается за ребенка и охотно отпускает ко мне, а поскольку из-за частых отлучек Ларисы бабушка была главным воспитателем девочки, то Ксюша и слушалась ее больше. Я в этот конфликт старалась не вмешиваться, и если Ксюша пыталась мне что-нибудь рассказать о домашних ссорах, то я быстро переводила разговор на что-то другое, более интересное. Мне не хватало еще только настраивать ребенка против собственной матери.

Уснула я поздно. Ночью мне приснился Володя, он уходил от меня по дороге, его уводила маленькая девочка, очень торопила и дергала за руку. Он слушался ее, но все же пару раз оглянулся на ходу, и помахал мне рукой на прощание. Лицо его я видела издали и потому смутно, но он улыбался. Я проснулась с неясным ощущением, что что-то было в этом сне не так. Я уже видела во сне, как Володю уводит маленькая девочка, скорее всего, его рано умершая дочь. Как и в первом сне, я стояла у двери… стоп! Что-то здесь есть! Я стала еще раз прокручивать мельчайшие воспоминания и ощущения только что виденного сна. Точно, кто-то держал меня за талию, я не поворачивала голову и не видела, кто это был, но стояла спокойно, не вырывалась, словно так и надо было, что кто-то обнимает меня. Да, еще я чувствовала чье-то дыхание над собой, значит, человек был значительно выше меня, скорее всего, мужчина. Неужели Виктор? О нет! Только не это! Меня аж бросило в жар, поскольку напрашивалось следующее объяснение сна: Володя был здесь в гостях и уже уходил, его уводила девочка. А мы, я и, предположительно, Виктор, вышли его проводить, и это нам, нам, а не мне одной, он махал рукой с такой сияющей улыбкой. Такое объяснение повергло меня в полное смятение, но я быстренько провела сама с собой надлежащую работу. Сон — это сон, а явь — это явь, и нечего их смешивать. Даже если это проделки подсознания, то и тогда нужно просто дать ему по мозгам, или что у него там есть, и успокоиться. В жизни и без того хватает неприятностей, чтобы еще вдобавок придумывать. Все, и хватит об этом! Я посмотрела на часы: без четверти семь, вполне можно вставать. Тем более, что сегодня суббота, на пляже вскоре соберется уйма народу, и если я собираюсь искупаться в тихой спокойной обстановке, то мне следует поторопиться.

Вода была как парное молоко, и я вдоволь наплавалась. Мне никто не мешал, люди стали появляться, когда я уже вышла из воды. Из дому я выскочила без завтрака, и сейчас мне так захотелось выпить чашку кофе с чем-нибудь вроде большого бутерброда с сыром, что у меня даже в желудке заурчало от голода. Я заторопилась домой. Ключ в замке почему-то не поворачивался, наконец, я сообразила, что замок открыт. Ну и разиня! Даже дверь забыла запереть. Запахи из кухни я почувствовала уже в прихожей, ну, значит, не воры. Бросила сумку с полотенцем и бегом на кухню: Виктор, в джинсах и полосатой майке, в моем фартуке с подсолнухами, священнодействовал у плиты. На звук моих шагов он обернулся, смерил меня взглядом и удивился, хотел что-то сказать, но я его опередила:

— Привет! Ты что, завтрак готовишь? Пахнет очень вкусно. Надеюсь, что кофе в нем предусмотрен? Я после купания очень хочу есть, а еще больше хочу горячего кофе.

— Привет тебе, ранняя пташка! Я-то думал, что ты еще спишь, старался не шуметь, все делал тихохонько, а ты, оказывается, уже сбегала искупалась.

— А замок ты тоже взламывал тихохонько?

— Ты очень невнимательна, радость моя, разве замок взломан? Он открыт, только и всего. Мой руки и садись, я разогрел блинчики с творогом, пальчики оближешь, до чего вкусно.

— Только не говори мне, что пек их сам, небось купил в ближайшей кулинарии?

— Обижаешь, однако, и вовсе не в ближайшей, а в самой лучшей.

Я невольно рассмеялась, но тут же согнала улыбку с лица, нечего мне ему улыбаться. Не торопясь сполоснула и повесила сушиться полотенце, которое брала с собой на пляж, приняла душ, переоделась и только после этого пришла на кухню. Виктор ждал меня за столом, полностью накрытым к завтраку, фартук он уже снял, а жаль! Ой! Что-то я сегодня слишком много улыбаюсь, не к добру это. Стараясь выглядеть серьезно, я села за стол и, к большому своему удивлению, обнаружила, что никаким кофе и не пахнет. Заметив мое недовольство, добровольный повар пояснил:

— Кофе, Женечка, для сердца вреден. Лучше выпей чаю.

— Вреднее тебя он быть никак не может, а я вот лицезрею тебя и пока еще жива. Не хочешь делать, ну и не надо, я и сама себе приготовлю, вкуснее будет.

Он перехватил меня у плиты, погладил по плечу с нарочито жалостливой и просительной миной, но я дернула плечом и сбросила его руку. Он вздохнул:

— Ну хорошо. Я приготовлю тебе кофе, садись. Но только, чур, будешь пить его с молоком.

— Вить, ты что, с ума сошел? Я терпеть не могу кофе с молоком, только черный! И нечего мной командовать, это моя жизнь, а не твоя, хочу живу, хочу нет.

Я сама почувствовала, насколько глупо звучит моя фраза. Предательская улыбка не замедлила тут же появиться, прямо так и стукнула бы себя по лбу, а еще лучше — его!

— Женечка, киска, ну поживи еще немного! Пожалуйста, ну что тебе стоит! — ухмыльнулся Виктор, сводя на нет всю мою серьезность.