понимаешь, в основном мумии мелких зверьков.
Слушая Романа, Стёпа несколько раз восклицал:
— Эх, не было меня там! Как это у вас хватило терпения не порыться в отложениях веков?! Я бы не удержался, но обязательно доберусь.
— Смотри, не обдери колени и локти! — в ответ на это бросил Роман. — Без провожатого один не суйся. Лаз этот потайной — не зная, не найдёшь.
— Я с Егором договорился — он же охотник, следопыт.
— Лучше бы с Фемистоклом…
— Мы как-нибудь сами. На каждого Фемистокла не напасёшься. Он один, а нас четверо, тем более он не мальчишка, чтобы везде с нами лазить.
— Ну, смотри сам.
Егор же на правах старожила поучал Степана:
— Главное, надо взять тёплые вещи — я, например, прихвачу отцовский ватник. Да не забудь клеёнку, чтобы одежду завернуть, уберечь от сырости. Лезть будем по сплошной воде, не хуже лягуш. Лаз там узкий и тесный, что твоя волчья нора.
— Это меня не пугает. Раз вы прошли — я что, хуже?
Когда же промокшие, запыхавшиеся от тяжёлого лазания, оба, стуча зубами, выбрались в заветный зал, Стёпа заговорил по-другому:
— Вот ты, Егор, и уморил! Надо же так карабкаться, ползти на карачках! Завёл не лучше, чем Сусанин поляков. Какая там волчья нора! Эта дыра хуже барсучьей!
— Ты же сам напросился! Вот и делай человеку добро.
— Ну хорошо, хорошо. Быстро переодеваемся, и в путь!
Два десятка шагов, и перед путниками предстала картина таинственной камеры — хранительницы музейных экспонатов. Степан не спеша обошёл наваленную груду из камней, земли и останков животных, перемешанных с полусгнившими сучьями и ветвями деревьев. Она не произвела особого на него впечатления, хотя он долго и внимательно разглядывал высохшие мумии и бренные останки козлов и баранов, среди которых выделялись оленьи рога.
— Явно северный олень, — высказал предположение Стёпа, — а ведь сейчас его здесь нет. Впрочем, что это я, теперь здесь многие не живут из той эпохи. Скорее наоборот: северный олень как раз сохранился, в отличие от мамонтов, шерстистых носорогов и пещерных медведей. Самое слабое звено в цепочке животных того времени, а выжил — так же, как и человек.
— Егор, может, ковырнём? Я вижу, тут проглядывают человеческие останки. Впрочем, нет. Здесь можно подцепить какую-нибудь опасную инфекцию. Сплошная мертвечина. Ты слышишь, как подванивает? Говорят, бациллы чумы живут тысячи лет.
— Не дай бог, Стёпа! Лучше не говори мне такие вещи!
— Могильный холм, — наконец изрёк Степан, отряхивая руки, хотя и не притрагивался ни к чему из содержимого холма.
Егор всё время терпеливо ждал, и видно было, что это ему надоело.
— Стёпа, тебе не кажется, что ручей стал громче шуметь? Как бы воды не прибавилось. Закупорит нас вода — что тогда? Надо бы уходить.
— С чего ты взял, на улице жара и сушь! Хамир обмелел. Давай-ка лучше пообедаем. И желательно подальше от этого могильника.
Разложив свои бутерброды, они расположились в стороне от могильного холма, как назвал курган Стёпа. Не спеша перекусили, запивая холодным чаем из бутылок.
— Заметь, Егорша, здесь не так уж чтобы холодно. Даже комфортно. Там, «на-гора», жара так надоела!
— Угу, но всё-таки отсюда лучше бы побыстрее уйти.
— Сначала осмотрим стены — вдруг тут картинная галерея обнаружится!
— Стёпа, мы уже здесь пять часов, пора домой. Вода закроет выход — вот будем кукарекать!
— Ну вот ещё! Лезли, карабкались, не осмотрелись — и уже уходить. Здесь должны быть настенные рисунки. Пока всё не осмотрю, не тронусь. Это же ритуальный зал. Куда ты торопишься, вряд ли мы ещё когда-нибудь сюда ещё попадём!
С горящими свечами оба двинулись осматривать стены, и на это ушло не меньше двух часов. Стёпа делал это неторопливо, внимательно высвечивая каждый тёмный натёк от воды, каждую трещинку, которых было немало. Егор же делал это механически, лишь не желая заслужить упрёк товарища. И всё время с тревогой прислушивался к шуму ручья.
— Стёпа, пойду взгляну, что там с водой. Не замуровала бы нас она.
— Вот заладил: закупорит, замурует! У тебя явная клаустрофобия — боязнь замкнутого пространства. Что ты торопишься! У нас в запасе ещё три часа, а в случае чего Рома и подождать может.
Стёпа не торопясь продолжал осматривать стены камеры, занимающей довольно большую площадь, пытался осматривать и потолок, где это было возможно.
— Да, похоже, здесь не Альтамира и не Третьяковка, — наконец с сожалением сказал он. — Никаких следов древних художников не просматривается. Всё, Егор, твоя взяла, уходим.
Они упаковали одежду, взвалив себе на плечи, и тронулись в обратный путь. Да, вода прибыла; где было по щиколотку, теперь шуровала выше колен, так что требовались усилия, чтобы устоять.
— Стёпа, беда! В озере, в этом чёртовом сифоне будет с головой!
— Не паникуй раньше времени, выплывем.
Однако надежды Степана не оправдались. Вода заполнила всё пространство до кровли галереи, не оставив воздушного пространства под кровлей.
— Вот так штука, Егор, это ты накаркал! Поднимется, закупорит, а она и действительно нас заперла на замок. Да, неважно наше дело. Разве что поднырнуть? Так ведь не проплыть, тут больше пятидесяти метров. В темноте-то, шаря руками стенки!
— Что же нам делать? Говорил же я тебе! — в отчаянии произнёс Егор.
— Что делать, что делать! Вот заныл, а ещё таёжный охотник! Ждать надо. Ты свечки береги на всякий случай.
— А жрать что? Я уже сейчас голодный.
— Будто я сытый.
Переспав ночь, утром, а потом весь день пленники подземелья ходили проверять ручей, превратившийся в поток. Но он был по-прежнему силён — нечего было и думать его преодолеть.
— Стёпа, мы уже сидим сутки, и никакого просвета! Вода не убывает — что делать?
— Сам знаешь: ждать, только ждать. Вода обязательно спадёт. Надо набраться терпения.
— Терпения, терпения… Терпением сыт не будешь! «Сидеть у моря, ждать погоды». Подохнем здесь и будем экспонатами, как эти мумии, что лежат в куче.
— Ты что, Егор? Не ожидал я от тебя истерик, ты давай кончай паниковать. Ну виноват я, ну что теперь — убивать меня? И что теперь об этом долдонить — слезами делу не поможешь. Нас наверняка будут спасать. Роман что-нибудь придумает, Фома подскажет.
— Придумает, подскажет… Что они — водолазы, чтобы сквозь воду пройти? И даже если проберутся к нам, мы-то как через сифон пройдём? Пропасть, может, и не пропадём, но сейчас больно жрать хочется, — не переставая печалился Егор.
Мучительно долго тянулось время в полной темноте. Холод их особенно не донимал, но голод давал о себе знать, не затухая ни на минуту. Они спали,
