Александр Исаевич Воинов
Иностранка
Часть первая
Глава первая
Когда Мадлен вошла в лавку, мадам Дюбуа разговаривала с Марией Луизо. Обе женщины обсуждали событие, вот уже двое суток лихорадившее дом. Об этом событии говорили во всех семьях, населявших этот дом, и репортеры разных газет то и дело наведывались, чтобы узнать — нет ли чего новенького.
— Это ты, Мадлен? — обернулась на стук двери мадам Дюбуа.
Ей было не больше тридцати лет, но она уже начинала полнеть. Сколько Мадлен себя помнила, мадам Дюбуа всегда стояла за прилавком, посреди корзин с картофелем, луком, апельсинами, яблоками. За многие годы она стала неотделимой от окружавших ее вещей.
Мадлен приходила сюда запросто. Мадам Дюбуа дружила с ее бабушкой. Они могли часами о чем-то говорить и смеяться за чашкой кофе, пристроившись у маленького столика в задней комнате, представлявшей собой нечто вроде склада. Иногда мадам Дюбуа оставляла Мадлен за себя в лавке. Она доверяла ей отпускать покупателям товар, получать деньги и класть их в кассу.
Мадлен с этим прекрасно справлялась. К тому же она была неплохим психологом: если заходил случайный посетитель, зажиточный на вид, Мадлен набавляла цену. Немного, но набавляла. Не из корыстных целей, конечно. Для нее это просто была игра.
— Бабушка к вам не заходила? — спросила Мадлен.
— Заходила. Она ушла и обещала вернуться, — ответила мадам Дюбуа и вновь повернулась к Марии, продолжая прерванный разговор. — Но это поразительно!.. Я ведь их видела. Они стояли вот там, на углу, около бара!.. Один высокий, седоватый, а другой помоложе, как будто с усами… Я это прекрасно помню!.. Они стояли и смотрели на наш дом!.. Я тогда подумала, не собираются ли они зайти ко мне, и еще несколько минут не запирала двери своей лавки.
— А что предпринимает Шантелье? — спросила Мария; ее худощавое лицо с чуть выступающими скулами казалось усталым; по-французски Мария говорила не очень чисто; несмотря на то что она пятнадцать лет жила в Париже и была замужем за французом, произношение давалось ей с трудом.
Мадам Дюбуа развела руками.
— Молчит!.. Но я не думаю, что он примет их условия!..
— Как это жестоко, воровать детей! — вздохнула Мария.
— Я бы им просто головы оторвала! — воскликнула мадам Дюбуа. — Конечно, Жак не самый лучший в мире ребенок, и я не слишком люблю всю семью Шантелье, но люди, которые идут на такие авантюры, — просто ублюдки!.. Мадлен, милочка, подними-ка луковицу с пола!..
Мадлен подняла луковицу, бросила ее в корзину и продолжала молча слушать разговор двух женщин.
Ей не хотелось сидеть одной дома. Бабушка куда-то ушла, отец еще не вернулся с работы. Матери у нее не было: она умерла три года назад.
По всем правилам Мадлен должна была бы сразу же засесть за уроки, но не смогла совладать с собой. Ее тревожила судьба Жака. Где же узнать последние новости, как не в лавочке мадам Дюбуа!..
…Это случилось позавчера. Они вместе с Жаком возвращались из школы. Ему, как всегда, мешали встречные тумбы, решетки заборов и витрины магазинов. Он прыгал, трещал палкой по железным прутьям ограды сквера, строил гримасы манекенам и при этом болтал без умолку. Он мог говорить о чем угодно: о том, что своими руками задушил ядовитую змею, которая уползла из зоологического сада; что мечтает поступить в бродячий цирк и стать акробатом; что собирается поехать в Советский Союз, к Черному морю, где летом живут ребята…
— Ты поедешь со мной и будешь переводчицей!.. — говорил он при этом Мадлен.
Мадлен в ответ только хмурилась. Да, конечно, она хорошо знала русский язык, которому ее научила бабушка, но ехать в Россию пока не собиралась.
Давным-давно, когда бабушке было столько же лет, сколько сейчас Мадлен, ее семья переехала из России в Париж. Родители бабушки давно умерли. Они оставили ей в наследство пятиэтажный каменный дом, который находился на родине в Одессе. Бабушка бережно хранила в деревянной шкатулке бумаги, удостоверяющие, что дом действительно принадлежит ей. Однажды она показала Мадлен эти стершиеся на сгибах старые пожелтевшие бумаги.
— После моей смерти дом будет принадлежать тебе! — торжественно сказала она.
Отец Мадлен — его звали Густав — посмеивался над бабушкой. Он не верил, что русские отдадут ей дом. Да и сохранился ли он? Ведь в Одессе была война и многие здания разрушены.
Однажды Мадлен рассказала все это Жаку. И Жак предложил:
— Давай напишем в Одессу письмо!.. В тот самый дом, который принадлежит бабушке… Если он сохранился, то в нем наверняка живут ребята. Попросим, чтобы они нам ответили.
Бабушка всегда была против того, чтобы Мадлен дружила с Жаком. Его отец был коммунистом, он работал во Всеобщей конфедерации труда[1].
Однако прекратить эту дружбу бабушка не могла. Она добилась только того, чтобы Жак не бывал в их квартире.
Предложение Жака написать в Одессу письмо заставило бабушку снисходительнее отнестись к этой дружбе.
Сперва она долго советовалась по поводу письма со своими приятельницами, такими же, как она, старухами, некогда покинувшими родину. И, наконец, решила, что в этом письме не кроется для нее опасности. Наоборот, таким путем она, может быть, узнает все, что ей надо.
Несколько дней подряд, после школы, Мадлен и Жак сразу же садились сочинять письмо.
Сначала ребята просто хотели, как это требовала бабушка, узнать, цел ли ее дом. Но постепенно их письмо обрастало всевозможными подробностями. Ребята рассказывали в нем о своей жизни, о том, как учатся, как провели лето. Жак хотел вставить туда свою любимую историю о змее, удравшей из зоологического сада, но Мадлен запротестовала. Обманывать ребят, которых они не знают, казалось ей просто невозможным.
Бабушка несколько дней читала и перечитывала это письмо, куда-то его носила показывать и в конце концов согласилась с его содержанием.
Ребята долго спорили, на каком языке написать письмо: на французском или на русском. Мадлен утверждала, что надо на русском. Уж если она этот язык знает, зачем же заставлять русских ребят заниматься переводом. Но Жак утверждал, что они — французы и должны писать на своем родном языке. Их спор разрешил отец Жака. Он предложил им вложить в конверт два письма: одно, написанное по-французски, другое — по-русски. Так они и поступили. Кроме того, Жак написал еще коротенькое обращение от себя.
