Когда обитатели дома, привлеченные криками, бросились туда,откуда они доносились, Оливер, бледный и потрясенный, указывал на луга за домоми с трудом бормотал: «Старик! Старик!»
Мистер Джайлс не в силах был уразуметь, что означает этотвозглас, но Гарри Мэйли, соображавший быстрее и слышавший историю Оливера отсвоей матери, понял сразу.
— В какую сторону он побежал? — спросил он,схватив тяжелую палку, стоявшую в углу.
— Туда! — ответил Оливер, указывая, в какомнаправлении они скрылись. — Я мгновенно потерял их из виду.
— Значит, они в канаве! — сказал Гарри. — Замной! И старайтесь от меня не отставать.
С этими словами он перепрыгнул через живую изгородь ипомчался с такой быстротой, что остальным чрезвычайно трудно было не отставать.
Джайлс следовал за ним по мере сил; следовал за ним иОливер, а минуты через две мистер Лосберн, вышедший на прогулку и только чтовернувшийся домой, перевалился через изгородь и, вскочив на ноги с такимпроворством, какого нельзя было от него ожидать, кинулся сломя голову в том женаправлении и все время оглушительно кричал, желая узнать, что случилось.
Все мчались вперед и ни разу не остановились, чтобыотдышаться, пока их предводитель, свернув на указанный Оливером участок поля,не начал тщательно обыскивать канаву и прилегающие кусты, что дало времяостальным догнать его, а Оливеру — поведать мистеру Лосберну о техобстоятельствах, которые привели к столь стремительной погоне.
Поиски оказались тщетными. Не видно было даже свежих следов.Теперь все стояли на вершине небольшого холма, откуда на три-четыре мили можнобыло обозреть окрестные поля. Слева в ложбине находилась деревня, но чтобыдобраться до нее дорогой, указанной Оливером, людям пришлось бы бежать в обходпо открытому месту, и вряд ли они могли скрыться из виду за такое короткоевремя. С другой стороны луг был окаймлен густым лесом, но этого прикрытия онине могли достигнуть по той же причине.
— Не приснилось ли это тебе, Оливер? — сказалГарри Мэйли.
— Нет, право же, нет, сэр! — воскликнул Оливер,содрогаясь при одном воспоминании о физиономии старого негодяя. — Яслишком ясно его видел! Их обоих я видел так же ясно, как вижу сейчас вас.
— А кто был этот второй? — в один голос спросилиГарри и мистер Лосберн.
— Тот самый, о котором я вам уже говорил. Тот самый,кто вдруг набросился на меня около гостиницы, — ответил Оливер. — Мывстретились с ним взглядом, и я могу поклясться, что это он.
— Они побежали в эту сторону? — спросилГарри. — Ты в этом уверен?
— Уверен так же, как и в том, что они стояли уокна, — ответил Оливер, указывая при этих словах на изгородь, отделявшуюсад коттеджа от луга. — Вот здесь перепрыгнул высокий человек, а еврей,отбежав на несколько шагов вправо, пролез вон в ту дыру.
Пока Оливер говорил, оба джентльмена всматривались в еговозбужденное лицо и, переглянувшись, по-видимому, поверили в точность егорассказа. Тем не менее нигде не видно было следов людей, поспешно обратившихсяв бегство. Трава была высокая, но нигде не примята, за исключением тех мест,где они сами ее притоптали. По краям канав лежала сырая глина, но нигде немогли они различить отпечатков мужских башмаков или хоть какой-нибудь след,указывавший, что несколько часов назад здесь ступала чья-то нога.
— Удивительно, — сказал Гарри.
— Удивительно! — откликнулся доктор. —Блетерс и Дафф и те не могли бы тут разобраться.
Несмотря на явную бесполезность поисков, они не ушли домой —пока спустившаяся ночь не сделала дальнейшие поиски безнадежными; да и тогдаони отказались от них с неохотой. Джайлса послали в деревенские трактиры,снабдив самым точным описанием внешности и одежды незнакомцев, какое мог датьОливер. Еврей был во всяком случае достаточно примечателен, чтобы егозапомнили, если б он зашел куда-нибудь выпить стаканчик или слонялсяпоблизости, но Джайлс вернулся, не принеся никаких сведений, которые могли быраскрыть тайну или хоть что-нибудь объяснить.
На другой день возобновили поиски и снова наводили справки,но столь же безуспешно. Через день Оливер и мистер Мэйли отправились в городок,где был рынок, надеясь услышать что-нибудь об этих людях; но и эта попытка ни кчему не привела. Спустя несколько дней это событие стало забываться, какзабываются почти все события, когда любопытство, не получая новой пищи, самособой угасает.
Между тем Роз быстро поправлялась. Она уже ходила по дому,начала выходить в сад и снова приняла участие в жизни семьи, радуя все сердца.
Но хотя эта счастливая перемена заметно отразилась намаленьком кружке и хотя в коттедже снова зазвучали беззаботные голоса и веселыйсмех, иногда кое в ком чувствовалась непривычная скованность — даже в самой Роз, —на что не мог не обратить внимания Оливер. Миссис Мэйли с сыном уединялисьчасто и надолго, а Роз не раз приходила заплаканная. Когда же мистер Лосбернназначил день своего отъезда в Чертей, эти признаки стали еще заметнее, и былоясно, что происходит нечто, нарушающее покой молодой леди и кого-то еще.
Наконец, как-то утром, когда Роз сидела одна в маленькойстоловой, вошел Гарри Мэйли и нерешительно попросил позволения поговорить с нейнесколько минут.
— Недолго… совсем недолго… я вас не задержу, Роз, —сказал молодой человек, придвигая к ней стул. — То, что я хочу сказать,уже открыто вашим мыслям… Самые заветные мои надежды известны вам, хотя от менявы о них еще не слыхали.
Роз очень побледнела, когда он вошел, но это можно былоприписать ее недавней болезни. Она опустила голову и, склонившись над стоявшимипоблизости цветами, молча ждала продолжения.
— Я… я должен был уехать отсюда раньше, — сказалГарри.
— Да… должны, — отозвалась Роз. — Проститемне эти слова, но я бы хотела, чтобы вы уехали.
— Меня привело сюда самое ужасное и мучительноеопасение, — продолжал молодой человек, — боязнь потерять единственноедорогое существо, на котором сосредоточены все мои упования и надежды. Вы былипри смерти; вы пребывали между землей и небом. Мы знаем: когда болезнь поражаетюных, прекрасных и добрых, их дух бессознательно стремится к светлой обителивечного покоя… Мы знаем — да поможет нам небо! — что лучшие ипрекраснейшие из нас слишком часто увядают в полном расцвете.
При этих словах слезы выступили на глазах кроткой девушки; икогда одна слезинка упала на цветок, над которым она склонилась, и яркозасверкала в его венчике, цветок стал еще прекраснее, — казалось, будтоизлияния ее девственного, юного сердца заявляют по праву о своем родстве счудеснейшим творением Природы.
