Книга Приключения Оливера Твиста - Чарльз Диккенс

Конец вечера прошел наверху весело: доктор был впревосходном расположении духа, а как ни был утомлен сначала или озабочен ГарриМэйли, однако и он не мог устоять перед добродушием достойного джентльмена,проявлявшимся в разнообразнейших остротах, всевозможных профессиональныхвоспоминаниях и бесчисленных шутках, которые казались Оливеру самыми забавнымииз всех им слышанных и заставляли его смеяться, к явному удовольствию доктора,который и сам хохотал безудержно и, в силу симпатии, принуждал Гарри смеятьсячуть ли не так же заразительно. Таким образом, они провели время очень приятно,насколько возможно при данных обстоятельствах, и было уже поздно, когда они слегким и благодарным сердцем ушли отдыхать, в чем после недавно перенесенныхтреволнений и беспокойства очень нуждались.

Утром Оливер проснулся бодрым и принялся за свои обычныезанятия с такой надеждой и радостью, каких не знал много дней. Клетки былиснова развешаны, чтобы птицы пели на старых своих местах; и снова были собранысамые душистые полевые цветы, чтобы красотой своей радовать Роз. Грусть,которая, как представлялось печальным глазам встревоженного мальчика, нависланадо всем вокруг, хотя вокруг все и было прекрасно, рассеялась, словно поволшебству. Казалось, роса ярче сверкала на зеленой листве, ветер шелестел вней нежнее и небо стало синее и ярче — Так влияют наши собственные мысли дажена внешний вид предметов. Люди, взирающие на природу и своих ближних иутверждающие, что все хмуро и мрачно, — правы; но темные тона являютсяотражением их собственных затуманенных желчью глаз и сердец. В действительностиже краски нежны и требуют более ясного зрения.

Не мешает отметить — и Оливер не преминул обратить на этовнимание, — что в утренние свои экскурсии он отправлялся теперь не один.Гарри Мэйли с того утра, когда он встретил Оливера, возвращающегося домой сосвоей ношей, воспылал такой любовью к цветам и проявил столько вкуса присоставлении букетов, что заметно превзошел своего юного спутника. Но если вэтом Оливер отстал, зато ему известно было, где найти лучшие цветы; и каждоеутро они вдвоем рыскали по окрестностям и приносили домой прекрасные букеты.Окно спальни молодой леди было теперь открыто; ей нравилось, когда в комнатуврывался душистый летний воздух и оживлял ее своей свежестью; а на подоконникевсегда стоял в воде особый маленький букетик, который с величайшейзаботливостью составляли каждое утро. Оливер не мог не заметить, что увядшиецветы никогда не выбрасывались, хотя маленькая вазочка аккуратно наполняласьсвежими; не мог он также не заметить, что, когда бы доктор не вышел в сад, оннеизменно посматривал в тот уголок и весьма выразительно кивал головой,отправляясь на утреннюю свою прогулку. Оливер занимался наблюдениями, днилетели, и Роз быстро поправлялась.

Нельзя сказать, чтобы для Оливера время тянулось медленно,хотя молодая леди еще не выходила из своей комнаты и вечерних прогулок не было,разве что изредка недалекие прогулки с миссис Мэйли. С особым рвением онпринялся за уроки у старого, седого джентльмена и работал так усердно, что дажесам был удивлен своими быстрыми успехами.

Но вот однажды, когда он занимался, неожиданное происшествиенесказанно испугало его и потрясло.

Маленькая комнатка, где он обычно сидел за своими книгами,находилась в нижнем этаже, в задней половине дома. Это была обычная комнатасельского коттеджа — окно, забранное решеткой, а за ним кусты жасмина ивившаяся по оконной раме жимолость, наполнявшие помещение чудесным ароматом.Окно выходило в сад, садовая калитка вела на огороженный лужок; дальше —прекрасный луг и лес. В этой стороне не было поблизости никакого жилья, аотсюда открывалась широкая даль.

Однажды чудесным вечером, когда первые сумеречные тениначали простираться по земле, Оливер сидел у окна, погруженный в свои книги. Ондавно уже сидел над ними, а так как день был необычайно знойный и он немалопотрудился — авторов этих книг, кто бы они там ни были, нисколько не унижаетто, что Оливер незаметно заснул.

Иной раз к нам подкрадывается такой сон, который, держа вплену тело, не освобождает нашего духа от восприятия окружающего и позволяетему витать где вздумается. Если ощущение непреодолимой тяжести, упадок сил иполная неспособность контролировать наши мысли и движения могут быть названысном — это сон; однако мы сознаем все, что вокруг нас происходит, и если в этовремя вам что-нибудь снится, слова, действительно произносимые, и звуки, в этотмомент действительно слышимые, с удивительной легкостью приноравливаются кнашему сновидению, и, наконец, действительное и воображаемое так странносливаются воедино, что потом почти невозможно их разделить. Но это еще не самоепоразительное явление, сопутствующее такому состоянию. Хотя наше чувство осязанияи наше зрение в это время мертвы, однако на наши спящие мысли и на мелькающиеперед нами видения может повлиять материально даже безмолвное присутствиекакого-нибудь реального предмета, который мог и не находиться около нас, когдамы закрыли глаза, и о близости которого мы и не подозревали наяву.

Оливер прекрасно знал, что сидит в своей комнатке, что передним на столе лежат его книги, что за окном ароматный ветерок шелестит в листвеползучих растений. И, однако, он спал. Внезапно картина изменилась. Воздух сталдушным и спертым, и он с ужасом подумал, что снова находится в доме еврея. Там,в обычном своем уголку, сидел этот безобразный старик, указывая на него и шепчачто-то другому человеку, который, отвернувшись в сторону, сидел рядом с ним.

— Тише, мой милый! — чудилось ему, будто он слышитслова еврея. — Конечно, это он! Уйдем.

— Он! — ответил будто бы тот, другой. — Выдумаете, я могу не узнать его? Если бы толпа призраков приняла его облик и онстоял в этой толпе, что-то подсказало бы мне, как его опознать. Если бы еготело зарыли глубоко под землей, я сыскал бы его могилу, даже не будь на ней ниплиты, ни камня.

Казалось, человек говорит с такой страшной ненавистью, чтоот испуга Оливер проснулся и вскочил.

О боже! Что же заставило кровь прихлынуть к его сердцу,лишило его голоса и способности двигаться? Там… там… у окна… близко — такблизко, что он мог бы его коснуться, если бы не отшатнулся, — стоял еврей.Он заглядывал в комнату и встретился с ним глазами. А рядом с ним —побледневшее от ярости или страха, либо от обоих этих чувств — виднелосьзлобное лицо того самого человека, который заговорил с ним во дворе гостиницы.

Это было мгновение, взгляд, вспышка. Они исчезли. Но они егоузнали; и он их узнал; и лица их запечатлелись в его памяти так прочно, словнобыли высечены глубоко на камне и со дня его рождения находились у него передглазами. Секунду он стоял как пригвожденный к месту. Потом, выпрыгнув из окна всад, громко позвал на помощь.