без труда управляли его штормовыми волнами.
Однако в этот раз всё было иначе. Лу Цайхуа, вопреки их ожиданиям, вернулась домой всего год спустя, и теперь они, изо всех сил пытаясь скрыть чувства, теряли контроль над своим телом: Юньчжи, обычно собранная и хладнокровная, уронила кисть прямо на почти законченный пейзаж, а старый наставник едва не запутался в подоле собственного одеяния.
— Я так надеялась, что ты научишься хорошим манерам, но, видимо, зря. Как была невоспитанной, так и осталась, — посетовала Юньчжи.
Было сложно понять, имела она ввиду появление Лу Цайхуа, сопровождённое грохотом резко распахнутой двери, или же объятия, с которыми просветлённая, как и всегда, бесцеремонно на неё накинулась. Ясно было одно: несмотря на подчёркнуто равнодушное выражение лица, Юньчжи была искренне рада видеть подругу. Цайхуа поняла это по потеплевшему взгляду её обычно холодных, как вековой лёд, глаз.
— Не будь такой строгой, Чжи-эр, — рассмеялся Лао Чжуаньцзэ. — Раз даже я не смог образумить эту девчонку, никто другой и подавно не сможет.
— Вот-вот, — гордо подняла подбородок Лу Цайхуа. — Меня ничто не исправит.
— Вообще-то исправит. Могила, — приподняла уголки губ Юньчжи в обжигающе холодной усмешке.
Цайхуа уже собралась возмутиться и по привычке толкнуть подругу в бок локтем, когда Лао Чжуаньцзэ обратил внимание на всё это время молчавшего юношу. Неловко переминаясь с ноги на ногу, Чэньсин продолжал стоять у двери с опущенной вниз головой.
— А это, стало быть, твой…?
— Я друг Цайхуа, — отозвался Чэньсин.
— Просто знакомый, — одновременно с ним ответила девушка.
Оба обменялись недовольными взглядами и под добродушный смех наставника Чжуаньцзэ отправились за ним в гостиную.
За чашкой чая пожилой учитель обсуждал с молодыми людьми последние события мира просветлённых. И хотя в разговоре принимали участие все, у Чэньсина создалось впечатление, что в комнате находятся лишь Лу Цайхуа да её старый наставник. Девушка оживлённо делилась событиями, приключившимися с ней в школе Чэнсянь, и щедро сдабривала их описаниям своих ощущений. Лао Чжуаньцзэ же внимательно слушал и, задумчиво поглаживая белоснежную бороду, иногда задавал ей вопросы.
Сперва Чэньсин старался поддержать беседу, однако в скором времени понял, что это бессмысленно. Зато теперь ему стало ясно, почему сидящая слева от него девушка с идеально ровной спиной и непроницаемым выражением лица была молчалива и говорила только тогда, когда к ней обращались. С самого начала она знала, что внимание Лао Чжуаньцзэ будет обращено к одной Лу Цайхуа. Недаром она была его любимой ученицей.
Сизый дым, поднимавшийся от курильницы для благовоний, принимал замысловатые формы и окутывал фигуры людей тончайшим покрывалом спокойствия. Воздушная ткань на окне вбирала в себя энергию солнца и пропускала в помещение уже приглушённый, лишённый былой живительной силы свет. Деревянная мебель и расставленные по всей комнате горшки с цветами создавали здесь особую атмосферу уюта и безмятежности, но главным её атрибутом, казалось, являлась Юньчжи.
Хотя её аура и источала неестественный холод, она была мягкой и будто бы сотканной из нитей иного, волшебного мира. В льдистых глазах отражалась уверенность с едва заметной ноткой превосходства над миром, и в то же время, при взгляде на Лу Цайхуа и наставника, в них мелькала почти неуловимая нежность. Простое серое платье и деревянная шпилька, вставленная в высокий пучок, вовсе не портили девушку, а, напротив, подчёркивали её утончённость и естественную красоту. Юньчжи была необычной и напоминала небожительницу, спустившуюся в этот мир для того, чтобы пройти испытание. Именно такое впечатление сложилось о ней у Чэньсина, пропустившего через себя её морозную и, вместе с тем, неукротимую энергию.
Заметив, что просветлённый довольно долго её изучает, Юньчжи усмехнулась и выбрала подходящий момент, чтобы привлечь к нему всеобщее внимание.
— К слову, а ты здесь зачем?
Голос бесцветный, взгляд пронзает насквозь и устремляется в совершенно иную реальность. Если сравнить её с Лу Цайхуа, то Юньчжи — воплощение чистой энергии инь, когда Цайхуа, напротив, — жаркое, но от того не менее манящее пламя.
— Чэньсин хочет узнать кое-что у наставника, — ответила за просветлённого Лу Цайхуа и ободряюще ему улыбнулась.
Когда лучистые глаза Лао Чжуаньцзэ обратились к Чэньсину, тот ощутил, как внутри него что-то с глухим стуком упало.
Не может быть.
Точно такие глаза, полные удивительной доброты и смирения, были у его дорогого наставника. Увидеть их снова, но на лице незнакомого ему человека, оказалось мучительно больно.
И если раньше Чэньсин сомневался в предположении Лу Цайхуа, не желая верить в столь поразительное совпадение, сейчас у него не осталось и толики сомнений: Лао Чжуаньцзэ действительно отец Тяньшу.
Изо всех сил пытаясь сдержать волнение, юноша снял ленту с запястья и молча передал её Чжуаньцзэ.
— Откуда она у тебя? — неожиданно севшим голосом произнёс пожилой просветлённый.
Дрожащими пальцами он поднёс ленту к лицу и внимательно изучил каждый вышитый на ней иероглиф. Испещрённое морщинами лицо сохраняло спокойствие, однако слёзы уже проложили влажные дорожки на его щеках.
«Превзойти себя самого». Девиз его семьи.
— Эта лента была у моего наставника с детства. Он всегда мечтал вас найти, — тщательно подбирая слова, ответил Чэньсин. — До конца своих дней он помнил об отце, имени которого даже не знал. И как его ученик, я посчитал своим долгом вас отыскать. Теперь, когда я здесь, я очень хочу услышать вашу историю. Прошу от всего сердца за себя и за наставника.
Чжуаньцзэ осторожно, как если бы опасался, что лента внезапно исчезнет, обвёл пальцами каждый из четырёх иероглифов, а затем тихо спросил:
— Его имя… Какое ему дали имя?
— Моего наставника звали Лао Тяньшу.
— Значит, Тяньшу. Какая ирония.
Пожилой просветлённый прикрыл глаза и надолго погрузился в молчание. Его серебристые волосы, ниспадающие на плечи волнами, такого же оттенка одежды, расшитые по краю витиеватым узором и бледная огрубевшая кожа, казалось, окончательно утратили краски.
Когда спустя время, за которое сгорела бы палочка благовоний, Юньчжи наполнила все чашки свежезаваренным чаем, старый наставник наконец-то пришёл в себя и неторопливо начал рассказ.
Родился и вырос Чжуаньцзэ на горе Лаошань в семье, принадлежавшей прославленному клану Лао. Поскольку просветлённые школы Чуньцзе практиковали путь воздержания, позволяющий им в кратчайшие сроки накапливать огромное количество энергии и вследствие легко осваивать сложные техники, вполне естественно, что при создании семьи они лишались всей своей ци. Однако энергия чаще всего не рассеивалась, а передавалась ребёнку. Так Чжуаньцзэ унаследовал от обоих родителей огромную силу, которая позволила ему без усилий подняться на вторую ступень совершенствования ещё в самом начале обучения.
Отчасти благодаря собственным усилиям, но в основном из-за полученной от матери и отца светлой ци он быстро
