дела, — нахмурился он в ответ на заявление Лунху Ифэя, что в этом году они будут использовать транспорт.
— Если ты это сделаешь, я вас оттуда вышвырну. Лети сам, если хочешь, но эти малявки обязаны подчиняться слову главы, — высокомерно процедил Лунху Ифэй. — Я не позволю тебе вносить хаос в их дисциплину.
Чжао собирался демонстративно запрыгнуть на меч и улететь, послав Ифэя с его глупыми требованиями далеко и надолго, однако в душу успело закрасться плохое предчувствие. Бессмертный мог игнорировать всё, что угодно, но только не свои ощущения, которые обычно имели свойство сбываться. Охваченный беспокойством за учеников, он, скрепя сердце и наступив на собственную гордость, принял решение остаться с ними.
— И почему я всё ещё твой ученик? — недовольно фыркнул Чэньсин и первый запрыгнул в повозку, позволив двум девушкам проститься наедине.
Пальцы Юцин коснулись плеча лучшей подруги так невесомо и осторожно, как тополиный пух оседает на землю: на пару мгновений и лишь для того, чтобы снова взлететь. Цайхуа обернулась.
Несгибаемому оптимизму девчонки могли позавидовать даже самые стойкие на свете деревья. Какой бы ни творился хаос вокруг, каким жестоким и беспощадным ни был бы ураган — она твердо стояла с поднятой вверх головой и уверенным взглядом в счастливое будущее. А в том, что оно будет таким, Юцин не сомневалась никогда.
Непоседливая, чрезмерно болтливая и впечатлительная — незнакомцам она казалась поверхностной и недалекой, однако Лу Цайхуа была одной из немногих, кто знал: за раздражающей всех жизнерадостностью девушки стоит тяжёлое прошлое. Полное глубокой печали и невыплаканных слез, оно научило её не сдаваться, упрямо идти к намеченной цели и наслаждаться каждым прожитым днём.
Но в этот момент цветочная фея была какой-то другой. Подозрительно тихой и нерешительной. Такой, какой Цайхуа её ещё ни разу не видела.
Непроницаемое облако закрыло солнечный диск, грузно повисло над головами людей, впитав в себя тяжесть их чувств. Полупрозрачным покрывалом на всё живое вокруг легла серая тень. Лишившись первозданных цветов, ярких, как свет долгожданного счастья, трава и деревья, ручьи и цветы напоминали собой обложки оставленных книг: поблёкших и покрытых навечно слоем забвения. Но даже если бы мир сейчас погрузился в кромешную тьму, утратил вконец свои краски, Лу Цайхуа бы осталась спокойна.
Она ещё утром успела до дна испить чашу грусти. Попрощавшись с Тайшань и безмятежными деньками бытия, просветлённая приняла происходящее с ней в настоящем, как данность. Рано или поздно всё подходит к концу. Рвутся крепкие связи, отдаляются близкие люди, несмотря на все клятвы быть рядом до скончания века. И хотя порой начинает казаться, что зыбкий покой будет длиться всегда, сердце по-прежнему ощущает привкус обмана. Ни на миг не остановится речной поток, жизнь не перестанет круто меняться. Остаётся смириться и с интересом открывать очередной горизонт.
— Как-то не верится, что мы расстаёмся, — натянуто улыбнулась Лу Цайхуа.
Юцин продолжила молча стоять, глядя под ноги и беспокойно комкая край рукава. Цайхуа стало капельку стыдно: если девчонка так сильно переживает из-за скорой разлуки, а ей самой нет до этого дела, разве может она себя называть хорошей подругой? В то же время Лу Цайхуа не хотела притворяться расстроенной и лить фальшивые слёзы — это было бы хуже, чем не проявлять эмоций вообще.
Она ничего не могла поделать с собой. На смену печали пришло предвкушение необычных событий. Возвращение на Лунхушань, необходимость взаимодействий с противным главой школы Ли, новый, пускай и слегка сумасшедший, наставник и его таинственный ученик — всё это успело полностью завладеть чувствами девушки. Остальное же попросту перестало её волновать.
— Мы обязательно увидимся, — на всякий случай добавила Лу Цайхуа. — В конце концов, моя школа ближе всего к Маошань.
Юцин резко вскинула подбородок. Агатовые глаза блестели от слез, в то время как на губах играла улыбка. Широкая и очень искренняя.
Как больно бы ни было снова оставаться одной, цветочная фея не могла позволить себе предаваться печали. Хотя бы потому, что в прошлом году она дала себе обещание стать независимой, свободной от любых привязанностей, что в результате заставляют страдать.
Рано или поздно всё подходит к концу. Кого-то терять — почти то же самое, что вырывать из груди своё сердце. Нестерпимая боль заставляет забыть, как дышать, раздирает на части рассудок, парализует конечности. И если потом внутри остаётся хоть что-то живое, ты будешь отчаянно его защищать. Уберечь последний лучик надежды и веры в людей, не сломаться, ступив на сторону тьмы — вот главный смысл существования. И тогда единственным выходом может стать одиночество.
Но как бы мы ни старались остаться одни, люди продолжат стучаться в дверь нашей жизни. А тех, кто успел в ней занять своё место, сможет прогнать лишь судьба. Воспротивиться этому почти невозможно. Мы можем только встречать новых людей, стараясь не привыкать слишком сильно к теплу их улыбок, а когда придёт время, без сожалений этих незваных гостей отпускать.
Обняв подругу так крепко, насколько это было возможно, Юцин прошептала:
— Позаботься о себе, хорошо? Не забывай о еде, не броди по ночам и не оставайся одна. Постарайся подружиться с Чэньсином. Он хоть и странный, но кажется надёжным. Вы теперь соученики, а в дороге у тебя будет достаточно времени чтобы наладить с ним отношения. И не забывай мне писать, ладно? Успехов тебе, Цайхуа.
Юцин прикрыла глаза и отстранилась. Не проронив ни единой слезинки, она в последний раз улыбнулась подруге и поспешила к месту сбора учеников школы Каймин.
***
Поездка, казалось, длилась целую вечность. За пять дней, исполненных невообразимой тоски, не произошло ничего особенно значимого. Только причуды учителя Чжао, к которым Лу Цайхуа ещё не в полной мере привыкла, временами оживляли их путешествие. Сереброволосый бессмертный, очевидно утомлённый поездкой сильнее, чем оба его ученика вместе взятые, периодически забирался на крышу повозки.
— Я пошёл дышать ветром, — сообщал он совершенно внезапно, независимо от того, шёл ли на улице дождь или палило нещадное солнце.
Наказав ученикам следить за питомцем, он вылезал прямо в окно и возвращался обратно спустя долгое время: с умиротворённой улыбкой и счастливым блеском в глазах, как если бы провел целый день за беседой со старым другом.
Чаще всего Лунху Чжао сидел, уткнувшись в книгу. А поскольку в эти моменты он никогда её не листал, у Цайхуа сложилось впечатление, что он либо читает одну и ту же страницу подряд тысячу раз, либо вообще не делает этого.
Иногда Чжао ни с того ни с сего начинал сочинять четверостишья, что, надо отметить, получалось
