Быстро несутся бесовские кони, особенно тот, на котором боярин вперед вырвался. И мгновенным видением вспомнились Петру другой день и другая дорога, по которой вот так же мчался Воротынский, летящий под копыта мальчик, и тот взгляд, которым встретились убийца и обезумевший отец.
Но только теперь на пути князя встал Петр со своими товарищами. То второй был бой кожевника с бояриным, и нового уж не будет, ибо князь должен быть уничтожен сегодня.
Не ожидая встретить преграду, бояре непроизвольно натянули поводья, и это было их ошибкой. Отряд Петра, вооруженный в основном палицами, смог выбить бояр из седел, и битва завязалась на земле. На кожевника налетел дюжий боярин в кольчуге, в металлическом шлеме, с мечом, грозно сверкнувшим на солнце. Видно было, что не впервой ему биться лицом к лицу с врагом, да и за врага серьезного он Петра не посчитал — так, чернь, ремесленник жалкий, грязной своей кровью только меч испортит.
Но просчитался нечестивец — владел Петр мечом деда, им же боевому мастерству обученный. Трижды сходились глаза в глаза противники, скрестив мечи и замерев, пытаясь пересилить другого, чтобы оттолкнуть противника, выбить меч и размахнуться в ударе. Но ни один не мог пересилить.
Вот уже меч боярина скользнул по непокрытой голове Петра, срезав завиток волос и прочертив кровавую полосу, брызнувшую кровью.
Вот уже Петр отступил на шаг, поскользнувшись на росной траве, и торжество мелькнуло в глазах боярина. Но вспомнил Петр слова старого оружейника — не пяться задом, как рак от ловушки. Отступил, показал слабость — обманул врага, и молнией вперед. Поторопился боярин, сам себя победителем признав. Скользнул в сторону Петр, опустил меч, вроде в живот целится, за ним и боярский меч ниже метнулся. Тут же взмахнул рукой кожевник, и покатилась голова боярина с плеч, сверкая шлемом, уже не нужным.
Обернулся Петр — вот Потап, палицей размахивая, отбивает удары вражеские. Мечи боярские, как изо льда сделанные, разлетались на куски, ударяясь о палицу, сработанную Потапом из особого дерева и способом тайным.
Дальше Игнат и двое его помощников-мастеровых бьются с четверкой хорошо вооруженных холопей, как бояре, мечами владеющих. Искусно ремесленники палицами владеют, да не равны силы. Бросился к ним Петр, но не успел — меч пронзил кожаную куртку и вонзился в сердце Игната.
— Игнат, брат мой! — закричал Петр, но не услышал его павший товарищ.
Лежал он, по траве разметавшись, глаза карие в небо синее уставив. Да удивление было изображено на лице его, видно, уж падая, понял, что умирает — и не поверил тому. Оставшиеся двое сражающихся, видя, что пал Игнат, дрогнули. Гибель друга и наставника их парализовала, смирив с неизбежностью смерти. Движения их замедлились, и нападавшие с новой силой кинулись к ним, приготовившись изрубить в куски.
Но не то действие оказала смерть Игната на Петра, старого товарища-кожевника. Взлетел он птицей с земли, на которой коленями стоял, пытаясь поверить в невозможное, нащупывая биение жизни на шее Игната. Не найдя — только жгучее желание мести ощутил. С лицом исказившимся, ошеломившим нападающих, взмахнул он мечом, рассек одного из холопей с плеча до пояса, другому сердце сталью остановил.
Тут воспрянули двое мастеровых, с новой силой заработали палицы — и головы нападавших почти одновременно раскололись, как тыквы перезревшие. Подхватили парни выпавшие из рук вражеских мечи и, используя их вместе с палицами, ринулись в гущу сражения.
Бердыш Спиридона сверкал на солнце, в сильных, привыкших к труду руках паренька, сильного не по годам. Двухметровая рукоятка не позволяла врагу близко к нему подойти. Ничего не упуская, как бы охватывая взглядом ближнюю битву в целом, что недюжинного самообладания требует, он очистил вокруг себя круг, разом отбиваясь от нескольких нападающих.
Но долго так продолжаться не могло. Петр поспешил на помощь, став спиной к Спиридону, с силой, удесятеренной жаждой поскорее окончить бой здесь и найти Воротынского. Боярина он все время краем глаза примечал, да подойти все не мог. Вдвоем со Спиридоном они положили нескольких холопей да бояр. Остальные дрогнули, откатились.
Ремесленники, другие горожане, что сражались с Воротынского слугами и поплечниками, по мере сражения усиливали вооружение свое, добавляя к палицам, бывшим почти у всех, мечи, выпавшие из рук убитых противников. Многие так же искусно, как Спиридон, владели бердышами, позволявшими не вступать в ближний бой.
Неожиданность нападения, как и того упорства боя, поддерживаемого сознанием правоты своего дела, которое проявили презираемые боярами худорожденные, постепенно склоняли удачу к защитникам пути на Воробьевы горы. Но и бесовские силы не сдавались, оглядываясь на Воротынского и трех его спутников, бившихся умело и хладнокровно, кроме самого младшего, который все пытался спрятаться за спины попутчиков.
Воротынский, один из всех имевший пистоль, успел несколько раз выстрелить. Каждый выстрел уносил жизнь нападавшего. Да меткий удар сбоку, нанесенный длинной увесистой палкой гончара Семена, выбил оружие из рук, и бился боярин дальше только мечом, что силы равняло. Пробиваясь к Воротынскому, останавливаясь на пути, когда того требовала необходимость поддержать сражающегося, или самому отразить нападение, приметил Петр, что и тот зорко оглядывается.
«Меня ищет», — уверенно мелькнула мысль. — «Уже иду, жди, бес проклятый».
Сойдясь с пожилым боярином, ранее в свите врага невиданном, заметил Петр в глазах его растерянность, но не от страха перед боем, а вроде удивлением вызванную — зачем он здесь, против кого и за что сражается. Еще раньше приметил кожевник, что боярин, бьясь на мечах с молодым кузнецом, старался отразить удары, не нанося вреда противнику, неизмеримо менее опытному.
«Не иначе, честный человек, поддавшийся бесовским речам да оговорам» — подумал Петр. — «Понял, что в деле подлом участвует, да отступить не решается».
— Боярин, не знаю тебя, но думаю, что человек ты честный. Не можешь к нам присоединиться — беги отсюда, оставь выродков, спаси душу свою, — закричал Петр.
Тот опустил меч, но тут же взмахнул им.
«Пропал, дурак», — мелькнула мысль Петра, не готового к отражению удара. Но не на него поднял меч боярин — сверкнула стальная молния над его плечом, снеся полголовы холопа, уже вознамерившегося опустить дубину на открытый затылок кожевника.
— Спасибо, отец, — сказал Петр, но боярин, уже принявший решение, его не услышал, круша мечом противника, бившегося рядом ремесленника.
Заметил Петр, что количество сражавшихся поубавилось. Поле было усеяно мертвыми и живыми, тяжко раненными, не имеющими сил подняться. Огляделся, ища Воротынского, увидел, как Потап мощным ударом палицы сбил с ног старика, который, падая, с криком протянул руки к молодому. Однако тот даже не взглянул на него, более обеспокоенный утратой прикрытия, которым служил ему погибший. Судорога прошла по телу старика, и умер он, сохраняя на лице выражение неожиданного человеческого горя.
Сцена эта, удивившая Потапа, заставила его приостановиться в его безудержном уничтожающем порыве. Но тут же опомнившись, он вновь замахнулся палицей на молодого. Но тот, бросив меч, повернулся спиной и кинулся бежать, глаза выпучив и дико визжа. Оторопел Потап, плюнул, но преследовать гаденыша не стал.
