Мейсон и Трэгг осторожно подошли ближе.
Дверь была слегка приоткрыта. Приложив палец к губам, Мейсонпервым шагнул в темноту теплого помещения. Напряженно вслушиваясь, они уловилизвук крутящегося диска телефона; затем, через какое-то мгновение, женскийголос, срывающийся от волнения, сказал:
– Что это за игра, в которую мы играем? Что это означает? Яслышала, ты женишься на этой чертовке, этой… Да и ты тоже! Этой ночью у тебябыла свадьба… Ну, значит, прошлой ночью. Не лги мне! После всего, что я длятебя сделала, не думай, что я дам тебе так легко уйти. Как только тыпопытаешься выкинуть эту штуку, тебе конец… Ну, он так сказал… Мистер Мейсон…Не думаю, что это ловушка. Нет. Я не сказала ни слова… Ты меня не обманываешь?Любимый! О не-е-ет. Я не могла этому поверить, в глубине души я не верила, но яхотела выяснить. Я… я должна идти обратно. Полиция еще там. Мейсон уже почтипонял, что на самом деле произошло. Тебе надо что-то с ним сделать. Инемедленно. Помни: я позаботилась об остальных ради тебя. Теперь ты должен этосделать ради меня… Хорошо, милый.
Послышался щелчок положенной на рычаг телефонной трубки,шуршание дамского платья, и фигура стала приближаться.
– Давай, – шепотом сказал Мейсон.
Острый, ослепляющий луч фонарика, направленный лейтенантомТрэггом, выхватил из темноты бледное, испуганное лицо Ребекки Джентри, и онаникак не могла отделаться от беспощадного яркого света.
Глава 19
Утреннее солнце золотило крыши высоких зданий, когда Мейсон,выйдя из дома Джентри, усаживал Деллу Стрит в свой автомобиль.
– Ну, – сказал он, – сегодня нам сам бог велел целый деньвалять дурака. Переведя тебя на круглосуточный режим работы, я в довершение,заставив печатать признание этой дамы, задал тебе, признаюсь, адскую работу,как ты считаешь?
– Неплохо бы слетать в Каталину, – вместо ответа сказалаДелла, – поваляться в купальниках, позагорать, поспать, поесть бы булочек сгорячими сосисками, а?
– Искусительница! – тяжело вздохнул Мейсон.
– Да, если бы еще подъехать прямо к взморью, – продолжаламечтать девушка, – можно было бы успеть к первому рейсу самолета.
Мейсон повернул машину в сторону Уилмингтона.
– Мне кажется, – предположил он, – эта дорога ведет кагентству, ведь так?
– Правильно, держите прямо! – посоветовала она.
– Чувствую некоторую сонливость в это утро, – призналсяМейсон, – так что придется положиться на тебя. Если заблудимся, придетсяпозвонить в агентство и объяснить Герти…
– Герти очень понятливая, ей не надо много объяснять. Онасумеет уладить все вопросы с клиентами.
– Ты говоришь, как будто мы намеренно собираемсязаблудиться, – сказал Мейсон.
– Совсем нет. Мы едем сейчас как раз в сторону агентства.Послушайте, а ведь вы опять скрыли от меня кое-какие сведения.
– Нет, честно, не скрыл.
– А про Ребекку?
Мейсон рассмеялся.
– Хочешь – верь, хочешь – нет, – сказал он, – но, имея вруках все данные для принятия решения по этому делу, я никак не мог свестиконцы с концами.
– Что вы имеете в виду, говоря, что у вас были все данныедля принятия решения?
– А ты не помнишь? – сказал Мейсон. – Мы не раз обсуждали стобой это и решили, что двое, которые вовлечены в дело, были теми, кто не могсебе позволить появляться вместе на людях и кто не мог общаться по телефону, ноони оба имели доступ в подвал. Мы предполагали с тобой, что человек этот глухойили настолько немощный, что не может даже подойти к телефону… Но истинноерешение мне так и не приходило в голову. А теперь пришло.
– Какое? – с нетерпением спросила она.
– Чрезвычайно простое. Ребекка ведь могла бы пойти ктелефону, если бы ее позвали, но только после того, как трубку взял бы кто-тоиз детей. Самой же звонить ей было нельзя, поскольку это возбудило быподозрение: ведь она жила словно затворница.
– А почему Уэнстон не мог просто позвонить и попросить… А,ну да, понятно… эта его шепелявость. Любой бы сразу узнал, а потом, по мереразвития событий, делал бы выводы. Его дефект достаточно заметен, и забытьманеру его речи невозможно, если хоть раз слышал ее.
– Именно! – согласился Мейсон. – И вот, размышляя над всемиданными для принятия решения, я просто не сумел их обобщить.
– Но, по-моему, вы говорили, что голос женщины, котораязвонила вам, был хорошо поставлен и…
– Не забывай, – сказал Мейсон, – что у Ребекки сильноразвита способность подражать голосам. Помнишь, как она имитировала голос ОпалСанли? Она даже попыталась подражать голосу миссис Джентри, но у нее хватилоума, чтобы понять, что ей придется говорить так, как будто она в сильномволнении, чтобы скрыть некоторые изъяны при перевоплощении. Дай-ка мне еще разтекст ее признания, Делла. Мне надо проверить некоторые детали.
– Мне придется зачитать его вам, – сказала Делла Стрит, – сосвоих стенографических записей.
– Ну, давай.
Она открыла блокнот и прочитала:
– «Я, Ребекка Джентри, делаю это признание добровольно,чтобы показать, как глуп лейтенант Трэгг. Он думал, что сумеет польстить мне иввести в заблуждение. Я все время смеялась над ним. Всю ответственность заубийство я беру на себя. Не хочу, чтобы эти обвинения были предъявлены РоднеюУэнстону. Он к ним не имеет никакого отношения.
Мы с Роднеем встретились случайно, после того как Карр снялквартиры в соседнем доме. Это была любовь с первого взгляда. Я всегда обожалаподделывать фотографии. Имея некоторую практику при увеличении, можноманипулировать таким образом, когда лицо с одного негатива можно поставить надругой. Однажды я сделала фотографию самой себя и приставила к ней лицо ХедиЛаммар. У меня эта фотография случайно оказалась в руках, когда я прогуливаласьво дворе между нашими домами. Мистер Уэнстон тоже был в это время там. Япоказала ему эту забавную фотографию, и он заинтересовался моими работами. Япригласила его к себе в лабораторию, показала ему оборудование и сказала, насколькоискусной я могла бы быть в подделывании фотографий. Надеясь, что смогупоставить это на коммерческую основу, потому что часто, когда человекфотографируется, ему может понравиться, как вышло лицо, но не понравиться всеостальное.
Родней потом признался, как отчаянно он влюбился в менятогда, хотя не показал и виду, пока спустя три дня я снова не увидела его.Тогда он этого уже не смог скрыть.
Я всегда ненавидела свою невестку. И никогда не хотела житьс ней. Я ненавидела ее детей. Мне хотелось приобрести машину. Я так и не смогланаучиться водить, пока жила здесь. Мне машину не давали. Потом Родней посвятилменя в свои планы, в соответствии с которыми он смог бы иметь достаточно денег,чтобы жениться на мне, и мы могли бы зажить вполне пристойно, ездить по миру,фотографировать. Все, что мне нужно было сделать по его просьбе, – это взятьстарую фотографию семьи Дорис Уикфорд и произвести манипуляцию: приставитьголову какого-то незнакомого человека к туловищу отца этой женщины. Я сказалаему, что могу это сделать, если у меня будут оба негатива. Он дал мне один иобъяснил, что другой – в сейфе квартиры Хоксли. Он сказал еще, что Хоксли –слепой, что его отчим снял ту квартиру на имя Хоксли. Родней не должен былдогадываться об этом. Они охраняли ту, нижнюю квартиру так тщательно, что онникак не мог подобраться к сейфу. Была экономка, которая действительно былапосвящена в эту тайну, и секретарша, которая многого не знала. Потом ещетелохранитель отчима, Джонс Блэйн, и китаец Гао Лунь. Эти люди ходили по заднейлестнице, чтобы подняться или спуститься в нижнюю квартиру. Они делали вид, чтозанимались каким-то совместным бизнесом с этим Хоксли. Родней выяснил, чтоничего подобного не было. Хоксли был одним из партнеров в том деле, связанном споставками вооружения, которым они занимались двадцать лет назад. Хоксли тогдапродал долю в партнерстве. Потом он опять занимался поставкой вооружения иобманул своих китайских покупателей, сообщив японцам, когда и куда доставлялосьоружие на китайских джонках. Поэтому японцы и позволяли Хоксли заниматься своимбизнесом, а Карр просто взял себе фамилию Хоксли.
