Книга Каков есть мужчина - Дэвид Солой

– Там. Моцарт или типа того. Моцарт же, да?

– Да, – говорит Саймон бесцветным голосом.

– Саймон балдеет от этой фигни, – поясняет Фердинанд.

Девушки еще раз переглядываются – слов им не нужно. А потом говорят, что у них нет денег.

– Ну, – говорит Фердинанд, – тогда давайте увидимся после? – На лице его широкая улыбка. – Это будет недолго, я думаю. Сколько это продлится? – спрашивает он Саймона, словно своего секретаря.

– Я не знаю, – говорит Саймон. – Не больше часа, полагаю.

– Мы же можем тут встретиться после, – говорит Фердинанд.

– Где-то через час?

Они соглашаются, и Фердинанд с Саймоном уходят.

– Она милашка, та, что в шляпке, а? – говорит Фердинанд.

– Ничего так.

– Да ладно тебе – самый сок. А как насчет второй?

– Что насчет второй?

Фердинанд смеется в упоении.

– Да, я тебя понимаю, – говорит он.

Он что-то бормочет, пока они занимают места на скамье.

– Так, что это у них? – спрашивает он.

– Месса Моцарта, – говорит Саймон, не глядя на него, – до минор.

– А, ну да.

И, словно желая насладиться музыкой в полной мере, Фердинанд складывает руки на коленях и закрывает глаза. Звучит музыка.

Музыка.

Когда они возвращаются в паб, на который теперь ложится тяжелая тень собора, то видят, что девушки ушли. Саймон как будто все еще слышит музыку, а его друг, разочарованный таким поворотом, спрашивает официанта, не оставил ли кто-нибудь для него записки, он все еще слышит чистое сопрано, где-то в пустоте над головой, возносящееся под высокие каменные своды. И пока они ждут на террасе на случай, если девушки вдруг вернутся, Фердинанд стоит у самых перил, пристально вглядываясь в кишащие туристами сумерки, а Саймон сидит, курит, продолжая слышать неземной голос. Нечто божественное.

Когда Фердинанд оборачивается, на лице у него мировая скорбь.

Нечто божественное.

– Мать твою! – говорит Фердинанд.

Неизреченная святость под сводами собора, эта светоносная музыка.

– Они не вернутся.

Светоносная музыка, неосязаемое сопрано.

Наполняющее своды собора.

– Нет, – говорит Саймон.

Друг его садится и, не спрашивая, берет из пачки «Филип Моррис» сигарету.

– Что будем делать? – говорит он, стараясь казаться спокойным.

Они идут по улицам в поисках подходящего места, чтобы поесть.

И довольно скоро понимают, что заблудились.

Фердинанд подходит к журнальному лотку и пытается спросить дорогу у продавца.

Пока его друг добивается разъяснений, Саймон замечает, что среди журналов есть порнографические – он видит набухшие соски, голое тело, открытые рты. Вообще-то, ничего, кроме порнографии, здесь нет. Продавец, уставший коротышка, совсем не знает английского и, жестом попросив Фердинанда подождать, исчезает в дверях ближайшего магазина с пустой витриной.

Вскоре он появляется с женщиной средних лет в простом синем платье. Саймон сочувствует ей, тому, что ей приходится терпеть рядом с собой всю эту грязь.

– Да? – говорит она по-английски, приближаясь к ним с улыбкой.

Фердинанд объясняет, что они заблудились и ищут, где бы поесть.

Она советует им, как выйти на знакомые улицы, и добавляет, извиняясь, что не знает подходящего заведения поблизости, открытого в такое время.

– Ну, что вы, что вы, – говорит Фердинанд, – спасибо, не беспокойтесь.

– А журналы вы покупаете? – спрашивает она.

Вопрос, как будто, обращен по большей части к Саймону, который стоит у лотка и курит. Он смотрит на нее, словно не понимая.

– Секс, – говорит она, обводя рукой лоток.

И начинает улыбаться – и от этого ее лицо вдруг кажется Саймону мордочкой злобного хищного зверька.

– Нет, – говорит он быстро.

– Вы смотрите, – говорит она, продолжая улыбаться, вынимая один из журналов из-под резинки и протягивая Саймону. – Смотрите!

– Нам это не интересно, спасибо, – говорит Фердинанд.

– Но почему? – спрашивает она со смешком.

– Просто, – отвечает он и устремляется за своим другом, который уже отшагал пол-улицы, – спасибо.

Они едят пиццу в «Пицца хат», а потом едут на метро до конечной станции.

Улегшись на жестком матрасе на полу их комнаты и укрывшись простыней в рыжевато-бурый цветочек, Саймон пытается записать что-нибудь в дневник. Фердинанд тем временем принимает душ. Саймон улавливает шум льющейся воды, и, пока его слышит, он понимает, что друг не потревожит его. Он также слышит перебранку в кухне между хозяйкой и ее мужем. У него есть время – как раз достаточно. Уже почти неделю он этого не делал… После того раза в качающемся туалете в поезде, под перестук колес, по пути из Варшавы в Краков. Его пальцы едва сомкнулись на горячей твердой плоти под простыней, когда смолк звук льющейся воды и заскулили трубы, и он быстро натянул шорты и уткнулся в дневник, сжав ручку, чтобы Фердинанд, появившийся из ванной с одним маленьким полотенцем на бедрах, ничего не заподозрил.

– Все никак не успокоятся? – спрашивает он, имея в виду перебранку на кухне.

Раздается звук бьющейся посуды.

Саймон ничего не отвечает, лишь крепче сжимает ручку.

– Зайке не повезло, – говорит Фердинанд.

Он встает перед маленьким зеркалом и поворачивается, пытаясь разглядеть шрам у себя на спине.

– Хуже стало, – говорит он. – Посмотри. Хуже, а?

Саймон сразу вскидывается и говорит:

– Я не знаю.

– Хуже, – говорит Фердинанд.

С тяжелым вздохом он ложится на кровать и открывает томик Йейтса с комментариями. После пары строк –