class="p">'
В Бостоне, в Бомбее и в строчках Корана,
В костюмах Пакэна, как в струях огня,
Ночами скользит Королева экрана
И ищет кого-то,
Конечно — меня.
'
И в блесках моноклей скучающих фраков
Она Магдалиною отражена.
И режет глазами завесы из мрака
Стотысячный раз — уже чья-то жена.
'
Но то́лпы в цилиндрах
Слезинок не видели.
Не всё ли равно ей — Иван иль Артур?
Я знаю —
Она истерзалась по мне,
Укротителе
Грозного тигра гремящих культур.
'
Февраль 1923.
Глушь.
Мальчишка в сочельник
Сегодня вспыхнуть ёлочным свечам в могилах
Огнями стареньких
Забытых детских сказок. —
И мне, мальчишке, о благих и злобных силах
Словами страшного
Наивного рассказа.
'
Сегодня в комнатке души — я старенький отшельник
Смывать обман и ложь,
Чтоб снова настежь дверца.
Разбивши корку лет, волчком пустить в сочельник
Десятилетнее танцующее сердце.
'
Я знал, что здесь,
Где пахнут мёдом шишки,
Под коркой лжи, измен и боли злого волка —
Смеется Лёлька,
Солнечный мальчишка, —
И каждый год
В лачуге сердца — ёлка.
'
И каждый год дворец тоски его разрушен,
Огни свечей — как пальцы жалящего перца.
Но в тёмных ветках — вместо блещущих игрушек —
Пылающее собственное сердце.
'
Он целый вечер поросёнком возле ёлки
Визжащим пажем тоненькой кузины.
... Но слишком больно в душу мне зелёные иголки
Знакомым ароматом пахнущих слезинок.
…………………………
И только ночью —
В узенькой трепещущей постели
Мне корчиться
И выть как волк до света
О том, что я — большой,
Что у меня — усы, долги и «цели»,
Что это всё —
Рождественский кошмар поэта.
'
Сочельник 1922.
24 года
Тучи красною шалью
Над лесами Твоими.
Душу пчелою жалит
Твое чёрноземное имя.
'
24 года
В чёрном предсмертном гриме
В дикую власть Тебе отдан
Плакал слезами Твоими.
'
Пил я с девчонками кофе
В залах большого веселья...
Есть ли такие Голгофы,
На которых ещё не висел я?
'
Только что, только что завтрак,
И уже моей жизни ужин.
Ни сегодня ни завтра
Я никому не нужен.
'
Только Восток мой новый
Знает, что в год из года
Мне, Леониду Чернову,
Плакать у чёрного входа.
'
Знает мой Друг небесный,
Что скоро народятся люди,
Для которых цветы мои — песни
Огненной Библией будут.
'
А сейчас мои чёткие строфы
Прозвенят меня в муках веселья —
Искать невозможной Голгофы,
На которой еще не висел я.
'
Май 1923.
Бантик в бурьяне
Памяти Натали Волошиновой (†).
'
Стуки сердца — закоренелые грешники,
Рецидивисты девических мук.
Весною в жизни —
Сплошные подснежники,
А душа —
Ароматный луг.
'
На ковре веснопраздников — фиалки и лилии,
А садовник — малюсенький грех.
Голубые конвертики —
Ручейки легкокрылые,
Где журча кувыркается смех.
'
Каждый взгляд — Ниагара, куда как с разбега
Самоцветы улыбок в ресничных лучах
... Мне всю жизнь по прочитанным строчкам бегать,
Электрическим молотом
В юность стучать.
'
А потом
На эстраду степей —
Лето.
Визгом солнца Любовь —
В комфорта гамак.
И в душе — теплотою грудей согретый
Любовных безумий багровый мак.
'
И от зноя кусаний, от крика бессилий,
От пламени бёдер, от вулканов в крови —
В душе увядают фиалки и лилии
Хрустальных улыбок
Робкой Любви.
'
А потом — Балериною осени ладан,
В паутину туманов — солнце-буян.
Каждый день тоской о весне залатан,
А на площади сердца —
Сплошной бурьян.
'
Барабаны души,
Бейте в смерть, барабаньте,
Всё равно мне ковра весны не соткать.
Но смотрите —
В бурьяне лихорадочный бантик
Не хотящего в смерть цветка.
'
Я помню — весною его потеряла
Гимназисточка с красным ртом.
Я —
Шерлоком по лугу души, а она уверяла,
Что найдём мы его
Потом...
'
И вот я нашёл...
Но косматые ночи
Поседели снегами в алмазной глуши.
А я — как Любовь — запоздалый цветочек
В парники моей души.
'
И я знаю:
От зноя кричащих бессилий,
И от белых осенних туманов в крови —
В душе отцветают фиалки и лилии
Хрустальных улыбок
И первой Любви...
'
Сентябрь 1922.
Томление духа
Всё суета сует
И томление духа.
Соломон.
'
Сплетались и рвались взгляды.
Слова свистели как плети.
Хрустя скрежетали зубы
И грудь обжигала грудь.
'
А ты балериной чёрной
В каком-то кошмарном балете
Забилась в подвалы печали
И дико прервала игру.
'
Тонкой рукой дилетантки
Сердце как скрипку мучить,
Чёрным огнём твоих взглядов
Красные слезы сушить.
'
И вдруг, раскалённо крикнув,
Ты разорвала тучи —
Струнные нервы арфы
Нервные струны души.
'
Ты распахнула сердце
Визгам и лязгам конок,
В пледы тоски завернувшись.
Прыгнула в ночь — не моя.
'
А в мышеловке улиц
Плакал бездомный ребёнок —
И всем, даже мне показалось,
Что это рыдаю я.
'
И мне уже странно верить,
Что в океанах жизни
В море томленья духа
Есть пароход Любви.
'
Сердце-маяк застонет,
Треснувший колокол взвизгнет,
И пароход забьется
В красных волнах крови.
'
Дёрнутся в небе ракеты —
Молний секундный танец,
В чёрном экране ночи
Вспышку уронит Борей.
'
И я начинаю верить,
Что Любовь — «Летучий Голландец»,
Просто — корабль-призрак,
Вечный скиталец морей.
'
Март 1923.
Последний концерт
Отуманенный облачной дымкою,
В иглах страсти, в терновом венце,
Я иду к вам, иду невидимкою,
Чтобы петь последний концерт.
'
Уже многие нити порваны
На душе у бродяги в Любовь.
Закружились бездомные вороны
У истлевших любовных гробов.
'
И какие пути мне назначены?
Пить ли ласки арктических стуж? —
Околеть ли у дымных прачечных
Человечьих надорванных душ?..
'
И теперь, отрываясь с кровью
Закружиться в земном колесе —
Выдираю сердце коровье
И швыряю над Миром висеть.
'
Вихревой каруселью заверчен,
В иглах страсти, в терновом венце —
Я,
Предвидя тайфуны и смерчи,
Объявляю последний концерт.
'
Апрель 1923.
После шторма страстей
Гению художницы Виктории Белаковской
(Петроград).
'
Всё равно — так или иначе
После каждого шторма страстей
Мой корабль долго-долго чинится
