стихов коса
Сбрить эту оспу спрессованных пней...
Мне ли, поэту, окурки сосать
Испепелённых дней?
'
Мне ли для юности строить гробы
Словно голодный индус,
Если на чёрном столе судьбы
Бит моей жизни туз?
'
И суждено ль мне средь грома «распни»
Вспенив стихов кипяток —
Вымыть прогорклые дни
Как носовой платок?
'
Распахнувшись рекламой
О хламе
Мострест
Над потухшей кометой своей головы —
Добровольцем полезу на крест
Всех перекрестков Москвы.
'
Лишь бы земной
Измотавшийся Шар
Нежно притиснуть к груди
Лишь бы со мной
Вселенский пожар
Новых людей родить!
'
Дальше — хоть рельсы,
Хоть кожу виска,
Браунинг, пулей целуй.
Лишь бы бельё этих дней полоскать
Ядом поэзных струй...
'
Июнь 1923.
Москва.
Чертополохи земли
Хорошо вам, серенькие, тихенькие,
Каждый день на службах в жвачку слов влезать.
Вечерами — порцию Чехова и Киплинга
И жену покорную нехотя лизать.
'
Хорошо вам, люди серой масти! Вам мигнут десятки
парой жёлтых глаз —
И рассветом маленького счастья
Вам сверкает раскалённый час.
'
За сиденье в канцелярии вы купите
Дров, кровать,
И для неё — жену.
И ночами будете умильно губы те сосать,
Что раскрылись в первую весну.
'
Хорошо вам.
Ну а мне-то как же
В этих днях найти заветное кольцо,
Если каждый день морщинкой мажет
Потускневшее как зеркало лицо?
'
Если в топи дней
Загруз по горло весь я,
И до новых маков мне едва ль дожить.
Ах, какая сумасшедшая профессия —
Перед каждым олухом открыть врата души!
'
Петь и знать,
Что песни (мои дети) — только ворох
Никому ненужных черканных бумаг.
Жить, любить и знать, что очень,
Очень скоро
Всё равно мне соскочить с ума.
'
Но не все ещё сонеты
Перепеты,
И не всю Любовь швырнул Земле поэт.
... Хорошо нам, граждане-поэты,
Покупать за кровь ботинки и обед!
'
Март 1923.
Тайфун сердца
Опыт динамичной статики.
'
Третью ночь
Нашим бешенством пляшут бесстыдные очи,
Очумелым тайфуном у сердца —
Набаты и взрывы,
И лязги и стук.
Пусть для других это — вкусный постельный кусочек,
Для меня — Магдалина, пришедшая ночью к Христу.
'
Соскочивши с ума, мы у жизни легенду украли,
Цепи с ночи сорвали,
Блеснули уйти в Навсегда.
В серых сукнах недель
Менестрель
С гениальной актрисой сыграли
Перевитый огнями безумный последний спектакль.
'
Разве важно, что я — Дон-Кихот и игрушечный рыцарь?
Я же знаю, что стоит мне в Мир прокричать —
Сотням девушек пальцы кусать
И в истерике биться
От пылающей зависти к нашим угарным ночам.
'
Наши крики плетутся призывным узором фазановым,
Раскалённая сталь наших тел —
Ни стоять, ни лежать, ни сидеть.
И когда опустился шурша примелькавшийся занавес,
Вместо нас —
Только пепел сгоревших живыми людей.
'
Вы ушли как и те...
Как десятки, как сотни, как тысячи...
Будет снова мне сердце кровавить весна.
Но резцом Вашей страсти на многие месяцы высечен
На надгробии сердца кроваво-уродливый знак.
'
Вы ушли —
И усталые стуки реже.
И какое мне в эту минуту до гибнущих в буре Европ,
Если только что Я, понимаете — Я пережил
Новый всемирный потоп?
'
От махрового цвета души — обгорелые клочья,
Даже пепел
Танцующий ветер раздул.
... Пусть для других это — только постельный кусочек,
Для меня —
Магдалина, пришедшая ночью к Христу.
'
Март 1923.
Кременчуг.
Охотничья аналогия
Золотые щупальцы лунного шарика
Бороздят мою голову пятнами снов.
А в душе моей розовой — Южная Африка,
И я—
Охотник на глупых слонов.
'
Увешанный с пяток до носа оружием,
На лошадь — как в лодку весёлый моряк.
А луна оплетёт серебреющим кружевом
Эластичный (как женские груди) мрак.
'
Встречу тигра ль, слона или точку колибри —
Эта ночь в меня дышит
Чудесами
Чудес.
Туда, где бритвой культуры выбрит
Для железной дороги девственный лес!
'
Из кадильницы далей
Мне ладаном,
Ладаном
Задышал огнегрудый циклоп-паровоз.
А на фраке небес — луною залатанном —
Муравьи голубые испуганных звёзд.
'
И вдруг — кинолентой — шумы, скакания!
Кашель ружей!
Упал карабин!
Под конём!
И над клеткой груди — чьей-то пулею раненый —
Слон уж лапу занес, обдавая огнём.
'
И слоновые глазки горят, как бенгальские свечи,
Предвещая, что хрустнет коробкой от спичек
Хоровод моих будущих дней.
Как же мне проклинать тебя, жизнь и судьба сумасшедшая,
Что свою стопудовую лапу
Ты так часто заносишь над грудью моей?
'
Январь 1923.
Золотой кипяток
Этот сон — как ночь.
Эта ночь — как сон
Зацвела, чтоб меня душить.
Кто же я? — сумасшедший Поксон?
Гариссон
На экране твоей души?
'
А секунды летели расплавленным оловом
В нервы и в сердце, —
А сердце в крови.
И футбольным мячом я швырнул свою голову
В золотой кипяток Любви.
'
Разъярённые мысли (монопланы в аварии) —
Вверх ногами Шекспира, Ницше, Дюма.
Выкипал золотой кипяток в самоваре,
И сереющим пледом
Тьма.
'
Фиолетовый нож невиданных молний
Полоснул небосвод моей головы
(Пронырнувшая мышь).
Громы, штормы и волны.
Взрыв!
... И ТИШЬ.
Гробовая могильная тишь.
'
И конец.
И один...
Вы, конечно, уйдёте
В одинокое, скользко-больное Вчера.
И никто не поймёт, что на Вашей,
Вот именно — Вашей звенящей неслыханной ноте
Оборвались умолкнуть мои вечера.
'
Март 1923.
Предвечерие.
Королева Экрана
Почему Вы не едете в Москву, заграницу?
Почему живёте в глуши?
Из письма ко мне.
'
Много раз уже Вены, Нью-Йорки, Берлины
Завыванием труб меня звали, маня:
— Не пора ль
Пастораль Азиатской картины
На гременье блестящих культур обменять?
'
Мир бесился, что я так бездумно, так рано
Свою душу швырнул в азиатскую степь.
Мне бы быть королём мирового экрана,
А не виснуть полжизни Христом на кресте.
'
Я бы мог в монопланах, моторах, экспрессах,
В мягких лапах авто — серебриться вперёд.
Только знаю —
Дрессированный тигр прогресса
В тот же миг азиатское сердце сожрёт.
'
Только здесь, в голубой допотопной обители
Хищным лапам прогресса меня не сдушить.
Так позвольте же быть мне его укротителем
В этих девственных чащах дикарской души.
