ему чаще всего приходилось уступать, потому что Отто умел шуткой так припереть его к стене, что для спасения своей чести Юсси оставалось только признать его правоту.
Складывая печь, Отто с кирпичами не церемонился. Взяв кирпич, он крепко ударял по нему молотком и, стоило кирпичу треснуть, отбрасывал его и брал другой. Долго Юсси поглядывал на это искоса, но молчал. Потом стал многозначительно вздыхать:
— Того и гляди, кирпичей не хватит. Да и как их может хватить, если бьется так много?
Но Отто как будто не слышал этих слов и вновь стукнул так, что только крошки полетели. Тогда Юсси развел руками и, кашлянув, сказал:
— Ну... Ты бы хоть немного смотрел... чуточку, так сказать, поосторожней... а то ведь не хватит.
— Это уж так, Юсси: что рассыпается в руках, в печи и подавно раскрошится. А для трубы над крышей тебе все равно придется прикупить кирпича: эти старые, трухлявые не выстоят под дождем и двух лет.
— Этакая прорва денег... Слишком дорого выйдет… Уж складывай из того, что есть.
Отто бросил работу и, глядя Юсси прямо в глаза, сказал, как отрубил:
— Нет, черт возьми, не буду. Вот тогда-то и выйдет дорого, как придется через два года все переделывать заново.
Конечно, он был прав, и Юсси пришлось согласиться. С появлением Отто на стройке нарушилась привычная тишина. Правда, Юсси был плохим собеседником, и Отто разговаривал сам с собой или за неимением других собеседников задирал стрекотавших в ближнем ельничке сорочат:
— Эй вы там, ложкокрады чертовы!.. Сатана на вас!..
А когда на стройку приходила Алма, он начинал отпускать истинно финские, невинно-двусмысленные скабрезности. Иногда даже Юсси не мог сдержать улыбки, хотя такие речи были ему совершенно чужды, даже противны. Алма смеялась над шутками Отто своим тихим смехом, отчего Отто воодушевлялся еще больше.
Мастер он был на все руки. И всякое дело давалось ему легко. Он одолжил Юсси лошадь для перевозки кирпича, привез к нему на стройку свое точило, советовал, где и как выгоднее достать кирпич, не требуя за все это никакой платы. И как будто даже не замечал, что оказывает Юсси услуги. Все это словно само собой разумелось, и ему ровно ничего не стоило. Он мог так же легко и просто отправиться, например, к соседу Канкаанпээ, чтобы одолжить бурав для Юсси, и просидеть там до вечера, распивая с Кустаа бутылку покупной, привезенной из города водки.
Отто же затеял собрать соседей на помочи, чтобы сообща покрыть крышу.
— Один ты будешь тут колотить молотком недели две. А ты вели-ка лучше сварить бочонок бражки да кликни народ — и за один вечер все будет готово.
— Да придут ли?
— Хе! Была бы бражка, а питоки найдутся.
Юсси никак не мог решиться. Бражка — куда ни шло, да ведь людей-то надо и накормить, а это денег стоит! Самому работать дешевле. Но верно, что и время дорого. Ведь он должен еще нынешней осенью и поле поднять.
Алма очень обрадовалась выдумке Отто, но ее воображение, поначалу взлетевшее птицей, -вскоре упало на землю ящерицей. Юсси поставил ее в самые жесткие рамки.
— Не пиры же устраивать... Лишь бы сыты были.
— Все-таки накормить-то людей надо хорошо.
— Ладно. Сваришь картофельную похлебку. Она в охотку идет си-ильно.
Но Алма все-таки поторговалась и заставила Юсси немножко раскошелиться. А добившись уступок, она исподтишка чуть-чуть превысила полномочия и прикупила кое-чего без ведома мужа.
Угощение решили устроить в новом доме. Изба, конечно, еще не достроена, по в хорошую погоду можно посидеть и на дворе, а в дождь-то и работать не будут. В старой избушке все равно слишком тесно. А попросить для такого случая людскую избу пастората невозможно из-за этой самой бражки...
Юсси жил в пасторате со времен большого голода[8]. Родился он в соседнем приходе, но когда его отец помер от брюшняка, мать забрала Юсси и пошла куда глаза глядят, пристав к длинному каравану беженцев. Вскоре мать тоже заболела, и здесь, в людской избе пастората, она умерла. Когда пробст расспрашивал маленького Юсси о его родных, к кому бы его отослать, мальчик точно онемел: он сидел неподвижно у тела матери, и нельзя было добиться от пего ни слова. Не зная, что делать, как поступить с сиротой, пробст в конце концов велел взять его в пасторат. Так он тут и остался. Рос на попечении батрачек, пока сам не стал маленьким батрачонком с годовой оплатой. Пробст наводил справки и даже нашел каких-то родственников мальчика, но все же оставил Юсси у себя, потому что паренек уже как-то прижился.
От природы серьезный и молчаливый, Юсси в обстановке пастората вырос замкнутым. Он всегда сторонился своих деревенских одногодков и до сих пор ни с кем не дружил. Теперь он, естественно, очень сомневался в том, но найдутся охотники помогать ему. Однако опасения его оказались напрасными: в назначенный день работников собралось вполне достаточно — по числу стропил, а если вспомнить, сколько наварено бражки и приготовлено угощения, то их было, пожалуй, многовато.
Для начала Юсси угостил всех табаком — жевательным ароматным пиканелли и специально купленным в лавочке трубочным. Он знал, что все с интересом и с некоторым предубеждением думают: что, мол, за угощение приготовил Юсси? Насколько он расщедрился? И все рады будут позлословить. Поэтому он не обносил всех церемонно, а протягивал кисет каждому как бы между прочим, заранее сдерживаясь на случай возможных замечаний. Впрочем, мужики были слишком поражены тем, что успел сделать Юсси, и он услышал много лестных слов, ибо для этих людей труд в те времена был единственной доблестью, да и не только доблестью, а просто всей жизнью.
Принялись за крышу. Отто распределял работу, отнюдь не строя из себя начальника, а лишь по ходу дела бросая туда слово, сюда замечание; и в эти замечания он умел вложить чуточку ехидства, разжигая в людях страсть к соревнованию. Он был поистине создан для таких состязаний. Зная свое превосходство в работе, он похваливал и поддразнивал других, вводя в задор, так что уже вся честь человека ставилась в зависимость от того, как он сумеет управиться с делом.
— Ну-ка, Преети, стань вон туда, рядом с Анттоо. Поможешь ему, если он не успеет закончить свой пролет вовремя.
Преети — поденщик в баронском имении, тихий, робкий увалень; даже по его лицу видно, до чего он нерасторопен. Напротив, Анттоо Лаурила, молодой торппарь
