— Да, Я сохраняю там все, что производит моясемья, — вот уже восемь дней.
— Для чего, достойнейший Вама?
— Не слышал ли ты о такой штуковине — поистине чудеснойштуковине, в которую оные массы испускаются — в воду, — а затем дергаешьза рычаг, и с громким ревом все это уносится под землей далеко прочь?
— Я слыхал какие-то россказни…
— Это все правда, чистая правда. Такая штуковина и всамом деле существует. Изобрел ее совсем недавно один человек, имени которогоупоминать я не стану; состоит она из большущих труб и сиденья без дна — или,скажем, без крышки. Это самое удивительное открытие нашей эпохи — и черезпару-другую месяцев оно будет у меня!
— У тебя? Подобная вещь?
— Да. Она будет установлена в крохотной комнатенке,которую я пристроил сзади к своему дому. Я, пожалуй, устрою в ее честь обед иприглашу в этот день всех соседей ею воспользоваться.
— Воистину удивительно все это — ты так любезен…
— Таков уж я…
— Ну а… запахи?..
— Исходят от ведер, в которых я держу эти массы доустановки новшества.
— Но почему?
— Я бы предпочел, чтобы мои кармические записи гласили,что я начал пользоваться ею восемь дней тому назад, а не через несколькомесяцев. Это будет свидетельствовать о стремительности моего прогресса в жизни.
— А! Теперь я вижу всю мудрость твоих поступков, Вама.Я бы не хотел, чтобы сложилось впечатление, будто мы стоим на дороге учеловека, стремящегося продвинуться вперед. Прости, если так показалось.
— Прощаю.
— Твои соседи по-настоящему любят тебя — с запахами ивсем прочим. Когда достигнешь более высокого положения, вспомни о нас.
— Естественно.
— Такой прогресс, должно быть, дорого стоит.
— Весьма.
— Достопочтенный Вама, мы станем находить в атмосфереэтой удовольствие — со всеми ее пикантными предзнаменованиями.
— Я живу лишь вторично добрый Кабада, но уже чувствуюна себе перст судьбы.
— Да, я тоже его чувствую. Поистине, меняются ветрывремени, и несут они человечеству много чудесного. Да хранят тебя боги.
— Тебя тоже. Но не забудь и благословенияПросветленного, которого приютил мой троюродный брат Васу в своей пурпурнойроще.
— Как могу я? Махасаматман тоже был богом. Как говорят,Вишну.
— Лгут. Он был Буддой.
— Добавь тогда и его благословение.
— Хорошо. Всего тебе доброго, Кабада.
— И тебе, достойнейший.
Яма и Кали вернулись из свадебного путешествия на Небеса.Прибыв вместе с Вишну на спине птицы по имени Гаруда, не теряя ни минуты, всевтроем проследовали они сразу же в Павильон Брахмы. В Саду Наслаждений встречалиих Шива и Ганеша.
— Послушайте, Смерть и Разрушение, — обратился кним Ганеша, — Брахма мертв, и никто, кроме нас пятерых, об этом не знает.
— Как это произошло? — спросил Яма.
— Вроде бы его отравили.
— А что, вскрытия не было?
— Нет.
— Тогда я займусь этим.
— Хорошо. Но сейчас намного важнее другое.
— Что же?
— Имя его преемника.
— Да. Небеса не могут оставаться без Брахмы.
— Вот-вот… Кали, скажи мне, как ты относишься к тому,чтобы стать Брахмой — златоседлым и среброшпорым?
— Я не готова…
— Тогда начинай об этом думать, да поживее. Ты кажешьсясамым подходящим кандидатом.
— А владыка Агни?
— Его рейтинг заметно ниже. Он, похоже, не такой ярыйантиакселерист, как мадам Кали.
— Я понимаю.
— И я…
— Ну, в общем, он замечательный бог, но не из великих.
— Да. А кто мог убить Брахму?
— У меня нет ни малейшей идеи. А у тебя?
— Пока нет.
— Но ты же отыщешь его, Владыка Яма?
— Ну да, приняв свой Облик.
— Вы, наверное, хотите посовещаться.
— Хотим.
— Тогда мы сейчас оставим вас наедине. А через час мывсе вместе обедаем в этом самом Павильоне.
— Хорошо.
— Хорошо.
— Пока.
— Пока.
— Пока.
— Леди?
— Да?
— Со сменой тела автоматически свершается и развод,если только не было подписано продление брачного контракта на новый срок.
— Да.
— Брахма должен быть мужчиной.
— Да.
— Откажись от этого.
— Мой Господин…
— Ты колеблешься?
— Все это так неожиданно, Яма…
— И ты хоть на секунду задумываешься, не принять ли этопредложение?
— Я должна.
— Кали, ты мучишь меня.
— Я не хотела.
— Я требую, чтобы ты отказалась от этого предложения.
— Я полноправная богиня, а не только твоя жена,Господин Яма.
— Что это значит?
— Я сама решаю, что мне делать.
— Если ты согласишься, Кали, то между нами всекончится.
— По всей видимости…
— Почему, во имя риши, они так ополчились наакселеризм? Он же не более чем буря в стакане воды.
— Должно быть, они ощущают потребность быть противчего-либо.
— А почему ты собираешься встать во главе этого?
— Не знаю.
— Может быть, моя дорогая, у тебя есть особые причиныбыть антиакселеристкой?
— Я не знаю.
