называлась «Волшебная шкатулка». Он все-таки написал ее и послал в журнал «Пионер». Как первый опыт Василенко, повесть нуждалась в доработке, в помощи опытных литераторов. Но и в этой незрелой пробе мужественного человека можно было заметить и подлинную человечность (Василенко один из первых нарисовал обаятельный образ негра Пепса), и поэтичность, и зрительность, лиризм, и очень своеобразный, чуть печальный юмор — все то, что впоследствии стало отличительной особенностью прозы писателя Василенко.
Следующая его вещь «Артемка в цирке» в первом варианте тоже страдала длиннотами. Автор еще только добивался ясности и простоты, которые даются опытом и уверенностью. Но с самых первых дней работы он уважал своих героев, своих читателей и себя. Он черпал чувства и впечатления из своей души, богатой жизненным опытом. Но из этого опыта брал только то, что было ему особенно дорого и близко. Была ему доступна и способность серьезно посмотреть на себя как бы со стороны — это помогало писать просто и правдиво. А искренность дана была Василенко от природы.
Что же питало его дух? Какие жизненные впечатления? Он родился 20 января 1895 года в Макеевке, в скромной семье волостного писаря. Когда мальчику исполнилось 8 лет, отец переселился в Таганрог и там несколько лет заведывал чайной-читальней. И Василенко рано узнал всю грусть жизни среди пьяниц и бродяг, босяков. А позднее — тяжкие события: старший брат Александр. будучи юнкером, отказался усмирять восставших рабочих, был брошен в тюрьму, вышел оттуда нервнобольным. Он покончил жизнь самоубийством. Потом впечатления о 4‑классном городском училище, которое он кончал. Потом — Василенко в Учительском институте в Белгороде, служба в Земельном банке, участие в стачках, организация забастовок и так далее.
В 1920 году он вступил в партию большевиков. А в 1934 году острый туберкулез загнал его в больницу, где он пролежал три года.
Пережитое в больнице, мысли и чувства легли позднее в основу поэтических образов и сюжета его повести «Гордиев узел».
Зная биографию Василенко, воспоминания его друзей, вчитываясь в его рассказы и повести, навеянные жизненным опытом, наконец перечитывая его письма и письма к нему близких и знакомых, мы можем понять его характер, склад его ума, его натуру. Иван Дмитриевич, насколько я его знал, был человек вдумчивый и несколько созерцательный. По складу ума он предпочитал жизнь анализировать, проявляя при этом тонкость понимания жизненных явлений, людей, чуткость и изящество мысли, чуть с грустной иронией.
Он был добрый, мягкий, доброжелательный к людям. А по восприятию мира был реалист. Не любил копаться в самом себе, предпочитая наблюдать и ценить людей противоположных себе.
В годы Отечественной войны он вынужден был срочно эвакуироваться на Кавказ, в Тифлис. Там ему пришлось испытать большие лишения. К счастью, он встретил Вересаева, человека по своему восприятию и складу жизни совсем не похожего на Василенко. Иван Дмитриевич не только полюбил Вересаева, но, выражаясь «высоким стилем», обожал его. Вересаев, видя крайнюю нужду Ивана Дмитриевича (который не смог захватить с собой даже необходимой одежды), подарил Василенко пиджак.
Я не мог без умиления читать письма Василенко ко мне, в которых он так нежно рассказывал об этом пиджаке, будто это была не вещь, а сам бывший ее хозяин Вересаев.
У меня было много писем от Ивана Дмитриевича, к сожалению, большинство из них, особенно письма 30‑х годов, погибли при пожаре на моей даче в Солотче (Мещера).
А письма были прелестные, чистосердечные, он делился и радостью, и грустью, и обидами, умел искренне радоваться не только своим, но и чужим успехам.
Между тем его собственный писательский путь, как и многих других, вовсе не был усыпан розами. Его обвиняли и в серости языка, в однообразии интонаций, в слащавости или сентиментальности.
Ведь это были годы, когда увлекались поисками лучшей формы, стиля, сюжета, языка.
Василенко действительно не любил пышных или ярких красок, нежные краски полевых цветов он предпочитал всякой вычурности. И не стремился поразить читателя остроумием, понимая, что настоящая простота сложнее и глубже, и труднее всякого украшательства. Чрезмерный блеск остроумия, особенно если это повторяется, всякая вычурность стиля утомляет и быстро теряет интерес. Он хорошо понимал, что все элементы фразы должны быть подчинены смыслу, а не выступать самостоятельно.
Он хотел, чтобы книга зажигала в ребенке любовь к Родине, к своему народу, к человеку. И, помня, что детский читатель мыслит образами, звуками, красками, стремился к зрительности, и прежде всего старался воздействовать на чувства читателя.
Хочется отметить еще одно очень ценное качество, присущее прозе Василенко. Это — авторская точка зрения на то, что он рассказывает и показывает.
Без всякого нажима, тем более без всякой дидактики, он пронизывал повести и рассказы своим пониманием, своим знанием и представлением о жизни.
Когда-то Горький сказал о Чехове: «...он владел своим представлением жизни и таким образом стал выше ее. Он освещает ее скуку, ее нелепости с высшей точки зрения».
Эту «высшую точку зрения» первым Белинский, а за ним Лев Толстой назвали «образ автора». В творчестве Василенко этот «образ автора», «эта высшая точка зрения» незаметно руководит читателем. Воспитывает его.
Вот почему Василенко так любил Чехова, который по-новому научил видеть и понимать мир.
Порой обвиняли его в том, что повествование, язык его повестей напоминает устный рассказ. Это неверно. Он тщательно следил за ритмом и интонацией повествования, искал характерное, ему только присущее сочетание слов. Никогда не увлекался диалогом, особенно не любил информационных, пустых разговоров, которые не помогают лучше узнать героя. И старался сердцем понять чужую жизнь как свою собственную.
И от героев своих он требовал не сверхъестественных поступков, но дарил им благородное сердце, всегда готовое к подвигу. Таковы его любимые герои: Артемка, Ляся, Пепс, Лясин дедушка — Кубышка, Ахмат и его бабушка, Байрам и другие.
Прислушиваясь к критике, он не падал духом, а трудился, оттачивая перо и подходя к своей любимой теме — теме мастерства и труда. Он был влюблен в красоту труда, в его поэзию. Стоит перечитать его повесть «Зеленый сундучок», чтобы убедиться в этом. Так вдохновенно, так проникновенно писать о тайнах мастерства могут только люди поистине влюбленные в труд, будь то труд сапожника Артемки, борца Пепса или танцовщицы Ляси. Вчитайтесь: «Оркестр заиграл «Осенний вальс». От этих грустных звуков по телу девушки пробежала теплая волна, и юная артистка сразу же прониклась тем чувством внутреннего ритма, которое зорче глаза предостерегает от малейшего неверного
