С этими словами бидл величественно и мрачно покинул владениягробовщика.
А теперь, проводив домой бидла и покончив со всеминеобходимыми приготовлениями для похорон старухи, справимся о юном ОливереТвисте и удостоверимся, лежит ли он еще в канаве, где его оставил Тоби Крекит.
Глава 28
занимается Оливером Твистом и повествует о его приключениях
— Чтобы вам волки перегрызли глотку! — скрежещазубами, бормотал Сайкс. — Попадись вы мне — вы бы у меня завыли.
Бормоча эти проклятия с самой безудержной злобой, на какуютолько способна была его натура. Сайкс опустил раненого мальчика на колено и насекунду повернул голову, чтобы разглядеть своих преследователей.
В темноте и тумане почти ничего нельзя было увидеть, но он слышалгромкие крики, и со всех сторон доносился лай собак, разбуженных набатом.
— Стой, трусливая тварь! — крикнул разбойник вследТоби Крекиту, который, не щадя своих длинных ног, далеко опередил его. —Стой!
После второго окрика Тоби Крекит остановился как вкопанный.Он был не совсем уверен в том, что находится за пределами пистолетноговыстрела, а Сайкс пребывал не в таком расположении духа, чтобы с ним шутить.
— Помоги нести мальчика! — крикнул Сайкс, злобноподзывая своего сообщника. — Вернись!
Тоби сделал вид, будто возвращается, но шел медленно и тихимголосом, прерывавшимся от одышки, осмелился выразить крайнее свое нежеланиеидти.
— Поторапливайся! — крикнул Сайкс, положивмальчика в сухую канаву у своих ног и вытаскивая из кармана пистолет. —Меня не проведешь.
В эту минуту шум усилился. Сайкс, снова оглянувшись, увидел,что гнавшиеся за ним люди уже перелезают через ворота в конце поля, а двесобаки опередили их на несколько шагов.
— Все кончено, Билл! — крикнул Тоби. — Бросьмальчишку и улепетывай!
Дав на прощание этот совет, мистер Крекит, предпочитаявозможность умереть от руки своего друга уверенности в том, что он попадет вруки врагов, пустился наутек и помчался во всю прыть. Сайкс стиснул зубы, ещераз оглянулся, накрыл распростертого Оливера плащом, в который его второпяхзавернули, побежал вдоль изгороди, чтобы отвлечь внимание преследователей оттого места, где лежал мальчик, на момент приостановился перед другой изгородью,пересекавшей первую под прямым углом, и, выстрелив из пистолета в воздух,перемахнул через нее и скрылся.
— Хо, хо, сюда! — раздался сзади неуверенныйголос. — Пинчер! Нептун! Сюда! Сюда!
Собаки, казалось, испытывали от забавы, которой предавались,не больше удовольствия, чем их хозяева, и с готовностью вернулись на зов. Троемужчин, вышедшие к тому времени в, поле, остановились и стали совещаться.
— Мой совет, или, пожалуй, следовало бы сказать — мойприказ: немедленно возвращаться домой, — произнес самый толстый из всехтрех.
— Мне по вкусу все, что по вкусу мистеру Джайлсу, —сказал другой, пониже ростом, отнюдь не худощавый, но очень бледный и оченьвежливый, каким часто бывает струсивший человек.
— Я бы не хотел оказаться невежей, джентльмены, —сказал третий, тот, что отозвал собак. — Мистеру Джайлсу лучше знать.
— Разумеется, — ответил низкорослый. — И чтобы ни сказал мистер Джайлс, не нам ему перечить. Нет, нет, я свое место знаю.Слава богу, я свое место знаю.
Сказать по правде, маленький человечек как будто и в самомделе знал свое место, и знал прекрасно, что оно отнюдь не завидно, ибо, когдаон говорил, зубы у него стучали.
— Вы боитесь, Бритлс! — сказал мистер Джайлс.
— Я не боюсь, — сказал Бритлс.
— Вы боитесь! — сказал Джайлс.
— Вы лжец, мистер Джайлс! — сказал Бритлс.
— Вы лгун, Бритлс! — сказал мистер Джайлс.
Эти четыре реплики были вызваны попреком мистера Джайлса, апопрек мистера Джайлса был вызван его негодованием, ибо под видом комплиментана него возложили ответственность за возвращение домой. Третий мужчинарассудительно положил конец пререканиям.
— Вот что я вам скажу, джентльмены, — заявилон, — мы все боимся.
— Говорите о себе, сэр, — сказал мистер Джайлс,самый бледный из всей компании.
— Я о себе и говорю, — ответил сейджентльмен. — Бояться при таких обстоятельствах вполне натурально иуместно. Я боюсь.
— Я тоже, — сказал Бритлс. — Только зачем жетак грубо попрекать этим человека!
Эти откровенные признания смягчили мистера Джайлса, которыйнемедленно сознался, что и он боится, после чего все трое повернули назад ибежали с полным единодушием, пока мистер Джайлс (который был обременен вилами иначал задыхаться раньше всех) весьма любезно не предложил остановиться, так какон хочет принести извинение за свои необдуманные слова.
— Но вот что удивительно, — сказал мистер Джайлс,покончив с объяснениями, — чего только не сделает человек, когда кровь унего закипает! Я мог бы совершить убийство — знаю, что мог бы, если бы мыпоймали одного из этих негодяев.
Так как другие двое чувствовали то же самое и так как кровьу них тоже совсем остыла, то они принялись рассуждать о причине этой внезапнойперемены в их темпераменте.
— Я знаю причину, — сказал мистер Джайлс. —Ворота!
— Я бы не удивился, если б так оно и было! —воскликнул Бритлс, ухватившись за эту мысль.
— Можете не сомневаться, — сказал Джайлс, —это ворота охладили пыл. Перелезая через них, я почувствовал, как весь мой пылвнезапно улетучился.
По удивительному стечению обстоятельств другие двое испыталитакое же неприятное ощущение в тот же самый момент. Итак, было совершенноочевидно, что всему причиной ворота; к тому же не оставалось никаких сомненийотносительно момента, когда наступила перемена, ибо все трое припомнили, чтокак раз в эту минуту они увидели разбойников.
Этот разговор вели двое мужчин, спугнувшие взломщиков, испавший в сарае странствующий лудильщик, которого разбудили, чтобы он со своимидвумя дворнягами тоже принял участие в погоне. Мистер Джайлс исполнялобязанности дворецкого и управляющего в доме старой леди; Бритлс был напобегушках; поступив к ней на службу совсем ребенком, он все еще считалсямногообещающим юнцом, хотя ему уже шел четвертый десяток.
Подбодряя себя такими разговорами, но тем не менее держасьпоближе друг к другу и пугливо озираясь, когда ветви трещали под порывамиветра, трое мужчин бегом вернулись к дереву, позади которого оставили свойфонарь, чтобы свет его не надоумил грабителей, куда стрелять. Подхватив фонарь,они бодрой рысцой пустились к дому; и, когда уже нельзя было различить втемноте их фигуры, фонарь долго еще мерцал и плясал вдали, словно какой-тоболотный огонек в сыром и нездоровом воздухе.
