своей голове. И стоял так, набираясь смелости, пока у него не затряслись руки.
Пуля насквозь прошила верх палатки. Он поднял глаза на дыру, которая взирала на него сверху. А когда увидел, как высоко поднялось солнце, выстрелил еще раз. Привлеченные этими выстрелами солдаты скоро вернутся. Набив мясом свои животы, они уничтожат деревню, обуянные жаждой крови.
Он должен сдержать данные обещания и не примет участия в этой заварухе.
Порывшись в груде дров, он вытащил припрятанное полено. Оно было гладкое, без задорин, с двумя сучками, за которые можно ухватиться. Он отвел полено как можно дальше, ударил и почувствовал, как разбились очки. Звук удара – глухой, тупой – удивил его. Он опустился на колени, довольный, но полный сожалений…
Когда аромат апельсиновых цветов развеялся, Донмин вскочил.
– Куда вы отправились, когда закончилась война? – спросил он. – У вас есть семья? – Толстяк всегда считал лейтенанта героем, который спас им жизнь с огромным риском для себя.
Шаманка склонила голову набок. Лейтенант Ли погиб в пещере. Он до сих пор ждал, когда ему устроят достойные похороны, но эта правда для них не предназначалась. Женщина резко отвернулась и снова закружилась, волоча за собой ленту.
Доктор Мун ткнул пальцем в друга:
– Эй, ты рассказал ей про лейтенанта?
Донмин печально покачал головой:
– Вероятно, ему не захотелось общаться. Вместо этого мне следовало поблагодарить его.
Когда причитания стали громче, ударили тарелки, напугав мужчин и заставив их вздрогнуть. Барабанная дробь сотрясала пол, плясунья топала ногами, размахивая вокруг себя лентой. Снова остановившись перед доктором Муном, шаманка протянула к нему руки и, взъерошив ему волосы, ухватила за нос, как обычно делал его отец.
– Вы так долго ждали, – хрипло проговорила женщина. – Ваш отец ужасно сожалеет, что так и не вернулся домой.
Когда отец Гончжу возвращался из Сеула, его остановили на границе и обвинили в том, что он шпион. Военные расколотили все дыни в его повозке и, хотя ничего не нашли, отказались ему верить. Он не кричал, когда они его избивали, но разрыдался, когда высыпали на землю муку.
Может, им не понравилось его лицо. Может, ему просто не повезло. Он оказался единственным, кого задержали, тогда как остальных отпустили по домам. Он сжал руку своему соседу и попросил его передать весточку родным: «Пожалуйста, скажите моей жене, чтобы она забрала сына и уехала на юг, к сестре. Я приеду к ним как только смогу».
Увидев пустой мешок, мать Гончжу заголосила. Пронзительный вопль перешел в утробный стон. Когда у нее вышел весь воздух, она упала в обморок.
Солдаты повели связанного, с кляпом во рту отца Гончжу в лес. Когда они подняли стволы, чтобы сделать выстрел, неожиданно поступил новый приказ. В северных горах обрушился туннель, и для рытья нового требовалось много рабочих рук.
Отец Гончжу копал целыми днями, которые незаметно превратились в годы. Он копал до тех пор, пока спина его не сгорбилась, а волосы не поседели. Он так долго смотрел на лопату, что уже не видел дальше ее лезвия. Днем он копал под землей, в темноте, а по ночам ему снился свет.
Сон неизменно был один и тот же: туннель, который он рыл, вел домой, к жене и сыну. Мужчина бросал лопату, выходил на поверхность земли и приближался к своей ферме. Там, у ворот, его, как и всегда, поджидал сын. Его драгоценный сынок, даровитый мальчуган, который научился считать еще до того, как ему исполнилось два года. Жену мужчина заставал в огороде: она срывала стрелки зеленого лука. Он с поцелуем отдавал ей муку и говорил: «Это тебе, любимая».
Однажды ночью, через десять лет после ареста, отец Гончжу во сне поднялся с нар. Он уже собирался открыть дверь своего дома, и тут все погрузилось во тьму.
Его застрелил в спину охранник, решивший, что пленник пытается бежать.
Прекрасная шаманка отпустила доктора Муна, который только что рыдал в ее объятиях, как ребенок.
– Ваш отец нашел вашу мать, и они снова вместе, – заверила она.
– Мама… – Доктор Мун вытер нос. – Можно я и с ней поговорю?
Шаманка внезапно смутилась. Она уставилась в пол, не в силах поднять глаза на доктора Муна. Беспокойно потерла ладони и наконец кивнула.
Когда мать Гончжу увидела пустой мешок из-под муки, грудь ее будто разорвало на части. С этого мига сердце женщины превратилось в пустую оболочку, и все человеческое в ней умерло. Ее умоляли образумиться ради несчастного сына. Но ей было невыносимо смотреть на мальчика, так похожего на отца.
Ребенок никогда не жаловался на мать, которая, даже будучи рядом, всегда отсутствовала. Когда она доила корову, молоко переливалось через край ведра, когда варила суп, он выкипал, а кастрюли подгорали. Поскольку женщина больше не чувствовала голода, то часто забывала стряпать.
Чтобы выжить, мальчику пришлось перенять хитрости нищих. Он пил дождевую воду, обманывая пустой желудок, и жевал кору, притворяясь, что ест. Он узнал, кто из лавочников бросает лакомые кусочки собакам и сиротам. Ночью он закрывал глаза и притворялся спящим, давая матери возможность вволю наплакаться.
Мать терпела горе сколько могла, пока бомбардировки не приостановились. И если мир делал вид, будто война прекратилась, для этой женщины борьба так и не закончилась. Когда ее сын наконец стал юношей, она позволила себе сдаться. Несчастная несла дрова, ноги у нее подогнулись, и поленья рассыпались. Она неподвижно лежала на земле, пока кто-то не опустился возле нее на колени. Женщина открыла глаза, чтобы посмотреть, кто это, и у нее перехватило дыхание.
Это был ее любимый, который протягивал ей руку, чтобы отвести домой.
– Вашей матери очень стыдно. Она умоляет вас простить ее, – с грустным видом поведала прекрасная шаманка.
Комок, давно застрявший в горле у доктора Муна, исчез, позволив ему ответить:
– В те ужасные времена она делала все, что могла. Я обещаю каждый год проводить в честь обоих родителей надлежащий обряд.
Шаманка улыбнулась:
– Ваш отец просит дыню. Мать – лапшу.
Из глаз доктора Муна потоком хлынули слезы, которые он никогда не проливал в детстве, слезы, которые застревали у него в горле, мешая ему нормально говорить. Рядом рыдал Донмин, вспоминая, сколь горестной была юность его друга.
Шаманка возобновила ритуальный танец, притопывая ногами в такт глухому барабанному бою и тряся руками в такт ударам тарелок. Она завязала ленту узлами и встряхивала этот клубок мертвецов.
Порыв ветра распахнул дверь, подхватив знамена над алтарем. Кончики сигарет и благовоний светились красными огоньками, по комнате плыл дым. В
