несся дым от благовоний и свечей.
Прекрасная шаманка до сих пор как въяве слышала голос бабушки, описывавшей те придворные действа: «Возможно, однажды ты будешь проводить столь же грандиозные церемонии. Но для начала тебе надо научиться украшать алтарь. Затем – благословлять пищу. Когда со временем ты освоишь все это, то выучишься играть на барабане, петь и танцевать».
Еще были уроки астрологии, необходимые, чтобы отслеживать движение небесных тел. Часы занятий каллиграфией, ибо некоторые слова нельзя было произносить вслух. Поездки за травами в горы, где обоняние тревожили незнакомые запахи. Девушка училась растирать порошки, составлять целебные снадобья, изготавливать благовония и отвары. Все это – для служения богам.
Бабушка предупреждала, что боги бывают непостоянными и забывчивыми, падкими на лесть и выпивку. Будучи бессмертными, в конце своих циклов они ослабевали, чтобы с каждой новой эпохой перерождаться. Некоторые боги с возрастом делались себялюбивыми и алчными, цеплялись за остатки своей власти. Другие угасали тихо, по-прежнему полные милости.
Последние имперские шаманы были изгнаны двором за то, что предсказали гибель королевства. Когда династия пала, а страна погрузилась в хаос, бабушка бежала с их тайнами. «Род наш старинный, мы ведем происхождение от высокопоставленных провидцев и прорицателей. Мы больше тысячи лет служили королям и королевам Кореи. А до того, когда королями могли быть только шаманы, правили сами. Наша семья такая же древняя, как эта земля, наша кровь благороднее королевской».
Прекрасная шаманка оторвала взгляд от своей работы. Виниловый пол и голые стены исторгли у нее вздох. Здесь не осталось ни былого великолепия, ни чудес, лишь капля бедняцкого чистосердечия. Женщина размяла пальцы, чтобы унять боль; она лелеяла надежду, что ее усилий окажется достаточно. В конце концов, она рассчитывает не на богов, но обращается к простым людям. Для них, как правило, ощутить еще один вкус этого мира – само по себе искушение.
Доктор Мун зажег ароматические палочки и поклонился перед алтарем. Шаманка налила воды, и он выпил из серебряного кубка. На блестящем медном подносе были искусно разложены обильные приношения: плоды полей и лесов, сокровища морской пучины, мясо зверей и птиц. На столе, предназначенном только для богов, лежала голова жареного молочного поросенка, в пятачок которого были воткнуты зажженные сигареты. На кончиках сигарет и ароматических палочек мерцали красные огоньки, их дым стелился по комнате.
Шаманка начала причитать, застучал барабан. Барабанщица была в голубом, а певица – в розовом. Прекрасная шаманка сбросила подобное савану длинное белое одеяние. На ней была красная юбка-тюльпан, расшитая пионами, и фиолетовый жилет, по всей длине украшенный виноградными лозами. В правой руке она держала рукоять с привязанной к ней желтой шелковой лентой. Знамена над алтарем заколыхались, точно подхваченные налетевшим ветерком.
На полу рядом с доктором Муном сидел Донмин.
– Эти знамена – двери во все другие миры, – прошептал он другу. – Духи войдут через них, чтобы навестить нас в этом мире. Мы будто устраиваем для них праздник. – Он указал на алтари. – Это вот – праздничное убранство и угощение. Затем шаманы позовут почетных гостей и пригласят их на торжество.
Двое мужчин кивнули монаху с горы, который стоял на коленях в другом конце комнаты. После того как мужчины поделились друг с другом своими историями, доктор Мун пригласил его на кут. Увидев монаха, прекрасная шаманка широко распахнула глаза, и он тоже узнал ее. Они оба взяли на себя задачу поминания в тех местах, где в прошлом была пролита кровь. И тот и другая оплакивали жестокую долю безвестных жертв и молились за сгинувших и забытых. Когда три шаманки заняли свои места, монах достал деревянные четки и закрыл глаза, чтобы вознести молитвы.
Бухал барабан, звенели медные тарелки, и причитания переходили в песнопение. Прекрасная шаманка закружилась, поднимая красные юбки. Она взмахнула над головой желтой лентой, завертела ее вокруг себя, и лента начала извиваться змеей. Тело женщины затряслось в такт ударам барабана, она перехватила ленту в воздухе и завязала ее узлами. Потом легким движением запястья снова развязала узлы и стала кружиться по комнате.
Шаманка превратилась в шелковое веретено, которое все вращалось и вращалось расширяющимся вихрем. Комната наполнилась дымом, пол точно накренился. Доктор Мун почувствовал головокружение и уперся ладонями в пол, будто собираясь с силами.
Донмин подтолкнул его локтем:
– Что-то вроде морской болезни, верно?
Шаманка опустила руки. Она прошла по комнате, волоча за собой желтую ленту. Остановилась перед доктором Муном, прищурилась, достала невидимый носовой платок и протерла невидимые очки. А когда подалась вперед и заговорила, сквозь запах дыма доктор Мун ощутил аромат апельсиновых цветов.
Когда он отвел двух юношей в сторону, чтобы попросить их о помощи, в воздухе уже чувствовалось приближение снегопада. Молодые люди должны оставлять за собой следы, чтобы за ними гнались, но настигнуть не смогли. Добравшись до материка, они окажутся под прикрытием и будут вести обычную жизнь. Их задача – прятаться под носом у врагов, пока он опять с ними не свяжется.
Пока все искали пропавших солдат, он остался дежурить у рации. В ожидании прихлебывал из фляжки и предавался размышлениям. Если он выживет, то отправится в Грецию, чтобы пить там вино и закусывать помидорами. В какое отчаяние впадет его мать! Если он умрет здесь, у нее наверняка разобьется сердце. Но если выживет, то лишь разочарует ее.
Он бросил пустую фляжку на пол и вышел на улицу. Воздух был свеж и чист. Он сделал глубокий вдох, после чего пустился бегом, преследуя фантомов, которых, кроме него, никто не мог видеть. Для пущей убедительности обошел вокруг своей палатки и пробежался взад-вперед вдоль шоссе. Когда следов стало столько, сколько требовалось, вернулся в палатку и просушил ботинки.
Потом занялся коробкой с документами, вытащив оттуда целую пачку бумаг. Несколько страниц выбросил на снег, а остальные скормил огню. Повернулся к рации, с кривой усмешкой взял ее в руки. И улыбнулся, когда она разбилась о землю.
Готовый к последнему действию, он снова водрузил очки на нос. Веки его затрепетали, после чего он содрогнулся, взревел и набросился на себя. Он колотил себя кулаками по лицу и царапал кожу ногтями. Он наказывал себя за свою слабость, ненавидя за то, каким уродился. Ему пришлось заставить себя остановиться, чтобы вычистить из-под ногтей запекшуюся кровь. Бросив измазанный носовой платок в огонь, он стал наблюдать, как шелк истаивает в пламени.
Потом взглянул на солнце и сощурился: пора отзывать гончих. Он поднял пистолет и прицелился в темное пятно на полотнище палатки. Передумал, приставил пистолет к
