переговаривался, не входя в дом. На пороге развалюхи возник тёмный силуэт.
— Дурья башка! — расслышал Гундольф, подходя. — За один раз решил всё перевезти? Хоть представляешь, что было бы, если б на полпути телега не выдержала?
И не дав Бамберу оправдаться, человек тут же спросил:
— Что за новичок? Надёжный?
— Отто, недавно в городе, — пояснил учётчик. — Болтать не будет.
Незнакомец посторонился.
— Тащи внутрь, — приказал он Гундольфу, затем обернулся к Бамберу:
— Отдыхать пришёл? Помогай ему, живее!
Толстяк, сопя недовольно, проковылял мимо Гундольфа к телеге. А тот миновал скрипучий порог и огляделся.
Старый дом наполовину лежал в руинах. В первой комнате ещё был потолок, а дальше крыша обвалилась вместе с перекрытиями этажей, рухнула и часть внутренней стены. И там блестела серебристым боком лодочка, незаметная снаружи.
— На лодку, чего встал, — раздался голос за спиной.
Гундольф окинул взглядом помещение. Здесь тоже стояли бочки и мешки. Это добро, видно, кто-то принёс раньше.
От лодки послышался грохот — там кто-то был. Слышно было, как человек спрыгнул на пол, прошёл, пнув обломок кирпича. Затем он показался в проломе — тёмная фигура, подсвеченная лампой со спины.
— Сил моих нет, — устало вздохнул незнакомец. Тут взгляд его упал на Гундольфа, и голос изменился.
— Ты ещё кто? — настороженно спросил он. — Йохан!
— Порядок! Это человек Бамбера, — отозвался его товарищ от двери. — Новичок. Говорит, надёжный.
— Бамбера? Это не тебя к источнику поставили?
— Меня, — кивнул Гундольф.
— Как удачно, — протянул незнакомец.
В полумраке не видно было лица, нельзя было даже сказать, сколько ему лет. Но взгляд, изучающий, оценивающий, Гундольф ощущал кожей.
— Йохан, в Зелёный день возьмём его с собой, — сообщил человек товарищу.
Вот так — не объясняя, не спрашивая даже, какие у Гундольфа мысли на этот счёт. И продолжил без паузы:
— Не стой, помогай грузить лодку. Подноси вещи, я буду складывать. Давай же, хочется быстрее закончить.
Гундольф послушал. Он шагал взад и вперёд, таскал мешки, поднимал с натугой бочки, переносил по одной хрупкие лампы, сгибался под тяжестью металлического лома. А сам всё думал, куда же отправятся эти вещи и припасы. Тут добра для десятков человек — поселение, должно быть, немалое. А ещё любопытнее, что они дают взамен?
Уж точно не воду и не топливо, иначе обмен не хранился бы в такой тайне.
Понять бы, куда он встрял, да ведь и не спросишь у этих.
Остерегался до последнего, старался не поворачиваться ни к кому спиной. Пусть там сказали, что он им будет нужен в Зелёный день, да мало ли, зубы заговаривали. Но нет, его никто не тронул.
— Отдышаться — и домой, — тяжело произнёс тот из незнакомцев, что помоложе, опускаясь на ступени. — Телегу подтащите ближе, завтра понадобится. Надо же, три часа. Долго мы.
— Долговязый ваш не вовремя пропал, — буркнул толстяк. Ему пришлось трудиться наравне с остальными, и теперь он никак не мог отдышаться.
Тот, на ступенях, обернулся к Гундольфу, подпирающему стену.
— Ты вроде крепкий. Завтра за час до полуночи придёшь сюда.
— Знать бы ещё время, — проворчал тот. — Часов у меня нет.
— Лови.
С этими словами собеседник бросил ему часы, что вертел в руке. Гундольф едва успел их подхватить.
— Пойду, — сказал человек, поднимаясь. — Йохан, закончите тут без меня.
Как только он ушёл, Бамбер улизнул тоже, на прощание напомнив Гундольфу, чтобы тот возвращался к источнику. Второй незнакомец помог закатить телегу в дом — одному по этим выбоинам и камням справиться было бы нелегко.
— А теперь проваливай, — сказал он. — И завтра чтобы не опаздывал. И часы не потеряй, тебе их не навсегда дали.
— Ага, — мрачно ответил Гундольф.
Он отошёл недалеко, под укрытие первой же стены, замер в тени, прислушался. Нет, тот, у дома, не спешил идти по его следам. Йохан запер дверь, прошёл мимо Гундольфа, не заметив его, к разбитой дороге и ушёл направо.
Когда шаги стихли вдали, Гундольф выбрался из укрытия и направился влево — отсюда они пришли с Бамбером.
Он миновал с десяток домов, когда расслышал позади звук. Будто крался кто в ночи, осторожно выбирая путь, следуя по пятам. Обернувшись, Гундольф никого не заметил, но легче от этого не стало. Он ускорил шаг и не успокоился, пока не выбрался из старого квартала на обжитые улицы. Всю дорогу поглядывал назад, но так и не понял, был ли там кто. Может, конечно, и почудилось.
А у источника и думать о том забыл.
Его встретил у ворот мрачный Симен.
— Вот, — указал он рукой вглубь двора. — И подремать не мог, приглядывать пришлось. Всё, дальше работа на тебе.
А там, на лавке, сидел Флоренц, съёжившийся и несчастный. Завидев Гундольфа, бросился к нему.
Прижался, давясь слезами, и какое-то время было ничего не разобрать, только «Ник» да «Эрих».
— Так, ну-ка успокойся и по-человечески скажи, что случилось, — попросил Гундольф. — На вот, глотни. Брат тебя обидел?
Но Флоренц оттолкнул флягу, утёр лицо рукавом кое-как и поспешил сказать:
— Ник! Помнишь, наш Ник, который пропал? Эрих пытал его, чтобы узнать, где поселение и где чужака нашли! Пытал, и лишь об одном беспокоился — как бы Ник не умер прежде, чем успеет выложить всё, что ему известно.
— Ты-то откуда узнал? — нахмурился Гундольф. — Брат сам рассказал?
— Я записи его нашёл, — всхлипнул мальчишка. — Я не понимаю, я поверить не могу! Это будто не мой Эрих, а какой-то страшный незнакомец. Я не вернусь к нему, не вернусь, видеть его не смогу больше!
— Ну, дела, — покачал головой Гундольф. — А ты верно их понял-то, записи эти? Может, напутал чего? Ты ж буквы едва выучил.
— Да я перечитал несколько раз! Сам ведь думал, ошибся, и мне очень хотелось, чтобы так оно и было, а там… И цветок у него стоит, как твой был, а к сумке шарф Ника привязан…
Флоренц вновь собрался плакать, и Гундольф потрепал его по плечу.
— Ну, тихо. Слезами горю не поможешь. Так, значит, и о корабле твой брат всё знал, я думаю. А что за записи, было там ещё что важное?
— Не знаю я, — ответил мальчишка, размазывая слёзы по лицу. — Эрих вроде как сам с собой разговаривал, мысли записывал, вопросы. Наверное, так ему думалось легче. Я и не собирался в это лезть, да ведь он со мной и не говорил толком, а домой только ночевать приходил. Хотелось узнать, как хоть он жил эти годы, ну вот… узнал…
— Ничего, ничего, всё наладится, — решительно сказал Гундольф, хотя не ощущал такой уверенности. — Сейчас придумаем, как дальше быть.
Он
