я ей сказал, что двое со мной в поселении живут, да ещё трое в Раздолье.
Стефан так разошёлся, что не заметил, как выпустил сеть, и она скользнула на пол с лёгким шумом.
— Так вот, значит, так случилося, что врата-то я починил, да не совсем. Что-то через них видать, и звук доходит, а пройти никак. И просит девчонка, чтобы я нашёл семена лозы. Она, мол, из них новую арку вырастит. Я туда, сюда, даже с горищи спускался — там стебель растёт, но ни единого семечка. И тут вспомнил, Гундольф мне их показывал, у него такие осталися. Ну, говорю девчонке, жди, полечу на всех парах…
— И где же Гундольф? — перебила его Кори.
— Да известно где. Дослушать не успел, кликнул Полди, прыгнули они в лодку, да и след простыл. Ника ещё взяли с Флоренцом. А тя просил не тревожить, сказал, не выспалася. Что, кошмары всё эти? Да, там на печи котелок, Эмма что-то заносила, ты поешь…
Но Кори больше не слушала. Она поднялась и вышла, не замечая ничего вокруг. Добравшись до камня, села в этот раз к морю спиной, лицом к посёлку. Принялась ждать лодочку.
Она и так знала, чего дождётся. Вернутся Флоренц и Ник, а Гундольф… Он старался прижиться в этом мире, но кто удержится, когда распахиваются врата домой? Конечно, он вернётся туда. Прощаться не пожелал…
Подошла Эмма, поглядела, прищурившись сурово. Сунула в руки миску супа, дождалась, пока Кори съест его, перемешанный со слезами, вздохнула и ушла.
День клонился к закату, когда на темнеющем небе белым облачком возникла лодочка.
Кори поднялась и побрела к стоянке. Ей хотелось и не хотелось этого, но лучше узнать сразу, чем оттягивать.
Лодочка опустилась, и раньше, чем откинули ступени, на песок спрыгнул Гундольф. Подбежал, закружил и только потом заглянул в лицо.
— Ты чего, случилось что?
— Думала, ты не вернёшься, — созналась Кори. — Поспешишь к той, другой…
— Хорошо же ты думаешь обо мне, — хмыкнул Гундольф. — Да и я, должно быть, хорош, ничего не пояснил толком.
Он задумался.
— Ты помнишь, как я говорил о чучеле? Так вот, я умничал, а именно его и поставил себе на полку. Мечту, знаешь, любить легко: всё-то она делает так, как самому хочется. А как поступит живая птица, кто ж её предскажет.
Так, знаешь, жил я и верил, что это моё чучело и есть живая птица. Сердился, если люди мне правду говорили. Так бы и прожил, может, да только окно не закрыл однажды, и залетела туда живая птичка. Маленькая и невзрачная, и переполох устроила. Гнал я её, гнал, а потом понял, что долго уже гляжу на неё одну. Взгляд перевёл, в сравнении-то и ясно стало, что прежняя моя птица — лишь чучело, пылью покрытое…
— Про невзрачную эт ты зря, парень, — раздался голос Стефана, который тоже подошёл к лодке.
— Дед! — с досадой крикнул Гундольф.
Кори рассмеялась.
— Эй, горшок свой заберёшь? — окликнул Ник с лодки.
Гундольф разжал объятия, отошёл и вернулся с длинным ящиком, в котором зеленели цветы, распустив кое-где белые шарики.
— Вот, это тебе, — сказал он, водружая горшок на землю. — Ты уж прости, какие росли рядом, те мне и принесли. Я тебе потом другие, какие хочешь… а это клевер, в моих землях его много, целые поля. Погляди, какой листок — как четыре ладошки.
Поселенцы столпились вокруг, удивляясь, осторожно трогая пальцами живое чудо. Даже Кори оттеснили, но ей было не жалко, всё равно цветок останется с ней.
Зелёный, как отпечатки детских ладошек и надежда. Белый, как одежды Леоны, как морские барашки и облака в высоком небе. Хрупкий, как сама жизнь, и прекрасный, как она.
