Давай пластину. Нехай Васильич разбирается… Это по его части…
Когда находка была водворена на прежнее место, он вздохнул:
– А и в правду говорят – гнилое место… Может, и действительно – штабс-капитан какой был…
Дарья встрепенулась:
– А, может, действительно… это его… на берегу…
Парни разом посмотрели на нее. Трофим встал.
– Может, и его… Только надо на боковую…
Он повертел головой и, принюхиваясь, несколько раз потянул носом.
– Поутру погода, кажись, попортится… Айда, укладываться, что ли… Только прибрать надо. Иначе ночью здесь «хоровод» будет.
– Это какой? – не понял Павел.
– Простой – тварь всякая пировать придет. Мыши там, а кто и крупнее.
Даша брезгливо передернулась.
– Да не бойсь! Дело привычное… Продукты в ящиках; в палатке им ничего не станется…
Павел проснулся внезапно. От страшного сна… Чья-то пугающая тень… Нет, даже не тень, а отчетливый черный силуэт кого-то в черном плаще… И не в плаще – в каком-то широком длинном платье с балахоном… Лица не видно, но он уверен, что это была женщина – пожилая, в шляпе… Шляпе? Да, в шляпе… с широкими полями… Она удаляется по поляне, а он почему-то идет за ней, по мягкой траве, и пытается понять, куда его ведут… А потом? Павел поморщился. Потом показалась Даша, она шла впереди, вслед за женщиной… Он звал ее, но она, изредка оборачиваясь, все шла и шла, а он никак не мог их догнать… Вот они оказались в конце поляны, прошли на мыс… Даша пропала. Внизу журчит вода… Женщина остановилась, стала оборачиваться и… он проснулся…
Павел слышал, как лихорадочно билось сердце; он приподнял голову, прислушался – тихо… Кажется, стало спокойней. Вдруг словно пронзило током: рядом, за тонкой брезентовой стенкой, послышался совершенно отчетливый вздох! Павел замер; кто-то вздохнул вновь – громче, печальнее… В темноте он почувствовал, что рука Даши зашарила по его спальнику.
– Паша… – прошептала она. – Слышишь?
– Слышу, – прошептал Павел.
Они прислушались. Ни звука… И вдруг – шорох! Через мгновение вновь, чуть дальше, у реки.
– Ты слышишь! – Даша испуганно приподнялась.
– Спите, черти! – пробубнил сонный голос Трошки. – Зверь это…
Сказал и засопел, словно говорил во сне…
Глава 3
Брюс был прав: к приезду Круглова все к выполнению задания было готово – люди подобраны, снабжены продуктами и даже переправлены вместе с лошадьми в район «Лесного» – последнего пункта, куда доходила узкоколейка. По ней в город поставлялся лес. Круглову оставалось лишь получить четырехдневный паек, запастись картой, боеприпасами и получить документы, уполномочивающие его как командира особого отряда Губчека.
Заместителем Круглова, как и предсказывал Брюс, приказом председателя губернского Чрезвычайного комитета, был назначен Павел Калюжный – тот самый «сухарь» из приемной, которому Круглов мысленно подбирал «экзекуцию» на передовой. Он действительно оказался незаменимым парнем – без лишних слов организовал сбор к походу, подробно доложил о готовности отряда, ввел Круглова в непростую оперативную обстановку губернии. Последнее происходило уже вечером, в пустом полутемном кабинете. Они сидели за столом, друг против друга, склонившись над разложенной картой края.
Калюжный докладывал негромко, короткими, но емкими фразами рапорта. Круглов слушал внимательно, но не бесстрастно. Сводку о предполагаемом количестве на освобожденной территории дезертиров, бесчинствующих в районе бандах и уголовщине, процветающей в разоренных войной городах и деревнях, комэск выслушал, хмурясь, но сдержанно; лишь однажды из его уст вырвалось нечто, похожее на возмущение. Но когда замком упомянул, что к успехам Красной армии местные жители относятся далеко не однозначно – немало было и тех, у кого в колчаковской армии служили мобилизованные родные и близкие, – Круглов вдруг изменился в лице:
– Шкуры колчаковские! Контра недорезанная! – Кулак комэска, словно кувалда, потряс стол. – Бить их надо, а ты здесь докладки пописываешь – интеллигенция! Чем вы вообще занимаетесь!..
Ни один мускул Калюжного не дрогнул. Молча, с каменным выражением он смотрел на замелькавшую перед носом руку комэска, готовую схватиться за рукоятку шашки, и молча ждал, когда красный командир успокоится.
Через пару минут, потрясших комнату вулканом крутых выражений, Круглов выдохся. Глаза их встретились: Калюжный смотрел спокойно, с достоинством. Круглов смутился. В непонятном ему спокойствии он вдруг почувствовал волю и скрытую силу. Это вызвало уважение. Сопя, он опустился на стул:
– Ладно… К присутствующим это не относится…
Ночевать остались здесь же, в кабинете, на неизвестно откуда принесенных койках. Легли рано – еще не было двенадцати; вставать предполагалось в пять утра.
Но заснул Круглов не сразу. У противоположной стенки мерно сопел заместитель. «Странный парень, – думал Григорий, глядя в потолок. – Кажется, серьезный. Хоть из “интеллигентов”, но – поладим… Вот только его чертова неразговорчивость! За день так по душам и не поговорили, все по службе, да по-казенному… Хоть бы о себе рассказал, что ли! Только и узнал, что родители из докторов, да что колчаковцы казнили их за сочувствие красным. Оттого, видать, и замкнулся. Злой небось на беляков… Хотя и то ладно, в душу не лезет, да и о деле забыть не дает! Студент… Зря я все-таки на него наехал…»
Круглов отвернулся к стенке и закрыл глаза.
«Брюс говорил, что он “революционер со стажем”… Как может быть, матросы-папиросы? Большевик, что ли? Вот Брюс – большевик, из старых… По-всему видно. Сильный мужик, хоть и ростом не велик!»
И он подумал о неожиданном повороте судьбы, бросившей его на поиски неизвестного штабс-капитана; о Брюсе, говорившем о «задании республики», об ответственности, павшей на него, Круглова, о том доверии, которое надо оправдать во что бы то ни стало… «Расшибусь, но достану этого Дункеля! Из-под земли достану!» – мысленно поклялся Круглов.
Потом подумал, что все это неспроста – Дункель, поручение Брюса, Глуховка, Чалый, скорая, неожиданно наметившаяся встреча с матерью, младшим братом, родными местами… Григорий приятно потянулся…
Разбудила Круглова чья-то рука. Комэска открыл глаза.
– Пора, товарищ Круглов, – негромко сказал незнакомый голос. – «Фаэтон» уже у подъезда.
Григорий кивнул и приподнялся на локти: Калюжный натягивал гимнастерку.
– Пора так пора… – Круглов откинул одеяло и сел на край койки. Посмотрел в окно – было темно.
На запасном пути станции, под уныло светящемся фонарем, их ожидал фыркающий парами паровоз с прицепленным к нему одиноким вагоном. У подножек стоял военный, беседуя с пожилым машинистом, потирающим руки темной маслянистой тряпкой. Разглядев вышедших на свет людей, военный что-то сказал ему, и тот, кивнув, поспешил к паровозу.
– Готов? – не здороваясь, спросил Павел мужчину в шинели.
– Готов, – закивал тот.
– Кто-нибудь еще едет?
– Нет. Приказано вас одних.
Калюжный повернулся к командиру:
– Проходите, Григорий Михайлович, отравляемся…
Устроились в купе
