чуть ли не в той же позе, что вчера, будто манекен, и нога его по сравнению со вчерашним распухла ещё больше, натягивая ткань штанины. «Надо бы хоть глянуть, что у него с ногой, врач ты или кто», — подумал Родион, но сейчас его куда сильнее беспокоило отсутствие Кости. Как бы тот в своей охоте за эффектными кадрами в «заброшки» не сунулся.
При одной мысли о Косте и «заброшках» Родиону будто вылили на макушку стакан ледяной воды — медленно, тонкой струйкой. Он слишком хорошо знал это ощущение. Так давало о себе знать иррациональное предвестие чего-то непоправимого. Именно так Родион себя чувствовал, когда в последний раз виделся с отцом. И так же — когда в кабинет вошла та пациентка…
Она была изумительно, почти потусторонне красива. Отец у неё был крупным финансовым воротилой с труднопроизносимой кавказской фамилией, мать — русской, и две национальности смешались в ней ровно в той пропорции, чтобы выдать истинное чудо — с тонким фарфоровым глазастым лицом, смоляными волосами, безукоризненным удлинённым аристократическим носом с горбинкой. Именно этот прекрасный нос она хотела переделать в коротенький крохотный пятачок какой-то популярной певички. На первом приёме Родион отговаривал её как только мог. Исчерпав все аргументы, сказал: «Вы же настоящая пери!» Бедная дурочка, вряд ли читавшая что-либо, кроме тегов Инстаграма на своём айфоне, она не знала, кто такие пери.
Вот тогда Родиона взял азарт, растоптавший слабое предчувствие. Такого вызова в его практике ещё не попадалось. Устроить соревнование с самой природой, уже создавшей идеал красоты и гармонии. Перекроить абсолютное совершенство в нечто ещё более совершенное. И уже на первичной консультации, при проведении цифрового моделирования, он понял, что сумеет это сделать. Пятачок певички был, разумеется, отменён в пользу точёного европейского носика.
Операция прошла великолепно, результатом Родион мог гордиться: да, это было совершенство, не только по форме, но и по функциональным улучшениям — безупречные линии, лёгкое дыхание.
Но после операции девушка не пришла в сознание и умерла спустя неделю в городской клинической больнице.
…Родион выбежал на улицу и понёсся к «заброшкам». Утреннее солнце давно поглотил туман, белесая мгла студенистым куполом поднималась со стороны расщелины и расползалась по посёлку разлохмаченными щупальцами. Родиону мельком припомнилось, как фельдшер Василий Иванович однажды рассказывал, будто название острова переводится с айнского как «медуза», или «земля медузы». Отчего так? Кто теперь знает. Не сказать, что медуз было особенно много в здешних водах: не больше, чем у других островов Курил.
— Костя! Да ешкин дрын… Костя!!!
У «заброшек» Родион стал звать молодого журналиста, изо всех сил драть глотку. Туман сгущался, воздух становился похожим на разбавленное молоко. Прежде всего Родион направился в тот дом, где они вчера видели невероятную лестницу и где Костя хотел проверить свою гипотезу насчёт установленных на площадке зеркал и оптических эффектов. Вот та самая трехэтажка, крайний подъезд…
Двери не было. Её не заложили кирпичом или блоками, что легко можно было проделать за сутки, — её словно вообще тут никогда не существовало. Сплошная бетонная стена. Старая, облезлая. При этом козырёк подъезда и растрескавшееся крыльцо были на месте, сохранился и ржавый остов лавочки в бурьяне, торчавший тут с незапамятных времён. Ошибки быть не могло. «Заброшки» родного посёлка Родион знал как свои пять пальцев. Ещё вчера вход в крайний подъезд был. Теперь он исчез.
— Да что же это, на хрен, такое-то… — Родион осторожно потрогал стену: прохладную, шершавую, в пластах вспучившейся, будто нарывы, штукатурки — настоящую, реальную, никаких сомнений.
— Костя-а! — По колено в мокрой траве он пошёл к следующему подъезду. Там после тамбура пол просто заканчивался — вместо лестничного пролёта зияла ямища, полная непроглядной черноты, и это не походило на то, как если бы лестница обрушилась в подвал: свет фонарика на смартфоне не выхватывал ничего, ни обломков площадки и ступеней, ни подвальных труб, — внизу была лишь бездонная тьма, куда, будто в колодец, глубоко уходили стены подъезда, напрочь лишённые дверей.
Тихо матерясь, Родион пошёл дальше. Он уже не пытался себя убедить, будто тошнотворное чувство, посетившее его вчера в «заброшках», — всего-навсего недоумение, крайняя озадаченность, но никак не страх. Родиону весь последний год казалось, что своё он уже отбоялся, ибо всё, что могло случиться ужасного в его жизни, уже случилось. Но нет, его нынешним чувством был именно страх.
И страх этот перерос в панический ужас, когда за дверью следующего подъезда Родион обнаружил Костину зеркалку. Фотоаппарат лежал на пыльном полу и выглядел так, будто его раздавило прессом.
…Вымораживающий каждую жилу ужас. За всю свою хирургическую практику Родион никогда прежде не испытывал ничего подобного. В полную силу ужас навалился на него не сразу — целую неделю пробовал на зуб, испытывал на прочность, пока Родион отчаянно, до сердечных перебоев и постоянных головных болей надеялся, что черноокая пери выйдет из комы. Его самое прекрасное творение за всю карьеру. Не могло всё так закончиться, просто не могло.
Однако девушка умерла, так и не увидев в зеркале своего нового маленького точёного носика. Карьера Родиона полетела в тартарары, но в первые сутки он об этом не думал — равно как и не думал ни о предстоящих обвинениях, ни о суде, ни о могущественном отце мёртвой пери. Родион лежал прямо на полу своей здоровенной московской квартиры и в незримых судорогах совести (давно почившей, как ему казалось) вспоминал: он ведь знал, что с некоторых пор зажравшееся руководство его клиники стало экономить на обслуживании медицинской техники — в том числе аппаратов искусственной вентиляции лёгких. Он знал, что новый анестезиолог был взят на работу не из-за опыта, а из-за связей. Родион не схлестнулся с руководством на этой почве лишь потому, что ему очень хорошо платили. Да ведь он же вообще поначалу не хотел делать проклятую операцию! Надо было сразу выпроводить соплячку пинком под зад…
В уголовном деле Родион оказался среди подозреваемых. Главным подозреваемым, конечно, был анестезиолог, его-то и взяли под стражу — а ещё его ассистентку и директора клиники. Родиона отпустили, но именно ему, как обладателю самого распиаренного имени в этой злополучной истории, досталась вся грязь публичных обвинений. Явившись на очередное судебное заседание — отпущен он был под обязательство о явке, — Родион нос к носу столкнулся с отцом погибшей… убитой. Далёкие от медицины люди нередко думают, будто абсолютно всем, что касается операции, заведует хирург, и лишь он один ответственен за её исход. Отец мёртвой пери, жирный, носатый, с бешеными смоляными глазами навыкате, в гибели
