опустили стволы. Офицер закурил новую сигарету. Переводчик, ушедший вслед за американцем, крикнул с дороги:
– Американский офицер говорит, что нам нужно поторапливаться!
Гончжу не смог себе помешать. Счет был его навязчивой привычкой, особенно в напряженном состоянии. Он учел каждый выстрел, несмотря на то что они накладывались один на другой. Эти звуки были кристально ясными и отчетливыми, и юноша точно знал, что его подсчет верен. Четверо солдат разрядили винтовки в общей сложности сто четыре раза, делая паузы для перезарядки. Получилось по меньшей мере по три пули на человека, за исключением первой женщины, в которую выстрелили все четверо. Они выпустили четыре пули в рыдавшую женщину, которая, проклиная своих убийц, упала на колени, а потом рухнула лицом вперед.
Слушая, как двое молодых солдат повествуют про кровавую бойню на горе, лейтенант Ли разглядывал темный кружок на стене своей палатки.
– Можете описать человека, отдававшего приказы? Не американца, а корейского офицера? – спросил лейтенант, гадая, является ли темный кружок пятном или дефектом ткани.
Мужчина среднего роста. Курит сигареты. И бегло говорит по-японски. Под это описание подходили слишком многие офицеры, а юноши находились чересчур далеко, чтобы хорошо разглядеть его лицо.
– Командир, эти люди были одеты в ту же форму, что и мы. Но я не мог отделаться от мысли, что они враги, – проговорил Гончжу, доверительно наклонив голову.
Лейтенант Ли встал с походного складного стула, подошел к беспокоившему его пятну и внимательно рассмотрел его, подняв руку и проведя пальцами по непрокрашенному бугорку. Это был дефект ткани.
– Рядовые, я собираюсь открыть вам секрет. – Он опустил руку. – В каждой войне всегда больше двух сторон.
Донмин нахмурился:
– Но разве не мы должны быть «хорошей» стороной?
Лейтенант снял очки, протер стекла и, прежде чем снова надеть их, посмотрел на свет.
– Это ложь, которой политики кормят солдат, чтобы те выполняли свою грязную работу.
Сказав это, лейтенант Ли сел на скамеечку для ног, открыл шкаф для бумаг и, вынув оттуда маленькую бутылочку, жестом подозвал Гончжу и Донмина, которые в замешательстве переглянулись. Потом они робко приблизились, гадая, чтó задумал офицер.
Тот отвинтил крышку бутылочки и произнес:
– Вам нужно собраться с мужеством, чтобы выслушать то, что я собираюсь сказать. Скорее всего, вы меня не поймете, но, возможно, поймете позже… если доживете.
Лейтенант сделал несколько глотков, после чего протянул бутылку им.
– Вот, хлебните. Это поможет. – Он вытер рот. – Правда в том, ребята, что на войне «хороших» не бывает.
29
2001 год
Голоса доктора Муна и Донмина, которые стали осекаться уже в начале, к ужасному завершению рассказа и вовсе превратились в невнятный лепет. Монах протянул им пластиковую бутылку, наполненную водой из источника, прятавшегося на вершине. Послеполуденное солнце полосовало зеленые склоны горы длинными тенями.
Монах, лицо которого блестело от слез, поразил двух друзей, подхватив повествование:
– Была весна, и мы с моими братьями остановились в храме на берегу моря. Мы обосновались там надолго, ведь доступ на гору был закрыт, а нам больше некуда было пойти… Однажды спозаранок в двери храма забарабанили женщины из деревни, объятые отчаянием. Я решил было, что на деревню напали солдаты. Но они выкрикивали какую-то бессмыслицу: якобы гора начала кровоточить. Женщины стирали белье, и вдруг вода покраснела. Те из нас, кто раньше были насельниками горного храма, вызвались выяснить, в чем дело, потому что знали тайные тропы в обход застав. Берегом кровавого ручья мы проследовали к его истоку. Это место находится неподалеку отсюда, на подошве горы, возле шоссе. Мимо него каждый день проезжают сотни людей. Это широкое, заросшее буками ущелье с валунами.
На одном его склоне, высоком и скалистом, расположено множество небольших пещер. Другой склон, тот, что ближе к шоссе, пологий и ровный. Летом на нем растут травы и папоротники, но зимой земля промерзает насквозь. Во время весенней оттепели, когда ручей выходит из берегов, вода заливает этот пологий участок. Она собирается у камней, а потом вырывается на свободу и бурным потоком устремляется к океану. – Монах закрыл глаза. – Именно там мы нашли тела, лежащие в луже растаявшей крови. – Он сглотнул, утирая вновь выступившие слезы. – Мы с братьями вытащили тела на участок повыше и похоронили их как могли. Земли там мало, и под конец нам пришлось заваливать их камнями. Это все, что мы могли сделать, не считая молитвы за них. – Он указал на прогалину на подошве горы. – Помните деревню, про которую я вам говорил? Вот откуда они происходили, эти несчастные. По весне, когда лед растаял и кровь заструилась в море, гора поведала об их убийстве. Я своими руками похоронил их тела; вы своими глазами видели, как их расстреливали. Бог горы хотел, чтобы мы встретились.
Доктор Мун вернул монаху бутылку с водой. Он уставился на прогалину, словно воочию наблюдал пылавший там пожар. На его лице заходили желваки, после чего он снова заговорил:
– После того как мы рассказали лейтенанту про бойню, он приказал нам бежать. Не сразу, а когда выпадет первый снег и следы будут заметны. Необходимо было, чтобы на наш след без труда напали.
– Но при этом не сцапали нас, – добавил Донмин.
– Снег выпал через два дня. – Доктор Мун посмотрел на небо. – В ту ночь умерла бабушка моей жены. Как будто знала.
30
1948 год
В ту ночь, ночь первого зимнего снегопада, земля окрасилась всеми оттенками белого. Вначале снежинки падали поодиночке и парами, так что была видна каждая. С наступлением темноты снег повалил такими огромными хлопьями, что, казалось, с небес слетают облака. Тяжелый снег облеплял все поверхности, укутывая бугристую землю капустных полей и накрывая белым чехлом каменные стены. На рассвете метель ненадолго утихла, после чего начала с удвоенной силой размахивать своим ледяным бичом.
Как только первая белая снежинка коснулась земли, бабушка открыла глаза. Она почувствовала, как хижину окутал холод, и судорожно вздохнула. Рядом с ней неподвижно лежала Чунчжа, погруженная в глубокий сон.
Старуха с усилием поднялась с пола. Пока она была прикована к постели, ее посещали лихорадочные видения, которые овладевали ею, а потом отступали. Муж, дарящий ей букет желтых цветов рапса. Сыновья, плещущиеся в струях водопада Чхончжиён. Малютка-дочь, ковыляющая по светлому песку. Мать, вдевающая в иголку красную шелковую нить. Отец, пишущий деревянной кистью. В промежутках между этими галлюцинациями, когда к ней возвращалось сознание, она ощущала возрастающее отчаяние Чунчжи, но была не в силах встряхнуться и утешить внучку.
По комнате пронесся сквозняк. Женщина задрожала, потом замерла. В ее теле почти не осталось тепла,
