ним. Из зелёного хутора я присылал в мастерскую сообщение голубем, что со мной всё в порядке.
— Артём! — первым меня заметил Ицхак, хозяйничавший возле прилавка.
— Здравствуй, — пожал я ему худенькую ладошку. — Ривка у себя?
— Скоро придёт, — кивнул он, — а правда, что вы Мультибрешь закрыли? — с горящими глазами спросил мальчишка. — Все только об этом и говорят.
— Ну, лично я не закрывал, но в зачистке участвовал, — я решил не вдаваться в детали, а то ещё больше слухов расплодится.
— Здорово, — Ицхак присел в мастерской на новенький стол, а я устало бросил вещи на пол и принялся уминать всё, что вижу.
— Чуть не забыл! — ударил себя по лбу мальчишка и выбежал наружу.
— Что это с ним? — спросил я вошедшего Ломоносова, мы обменялись рукопожатием.
— Похвастаться хочет, — улыбнулся Иван, кажется, он уже отошёл после наших ночных похождений и сейчас выглядел свежо.
— Вот, — Ицхак протянул мне свёрнутые напополам ассигнации и немного мелочи монетами, там было тысяча сто сорок рублей. — Сегодня утром твой ножик купили. Я выторговал нам сверху двести рублей. Так он и про звуковой спрашивал, ничего, что я рассказал?
Точно. Ведь ещё остался чрезвычайно редкий артефакт после Артиста. Я про него совсем забыл.
— Знаешь, лучше не надо, — попросил я паренька, — оставлю себе.
Такой уж я собиратель редкостей. К тому же этот трофей — напоминание о моём незавершённом деле. Некроманта семёрку я просто так не забуду.
— На, держи, — я протянул ему двести рублей обратно.
— Нет-нет-нет, — запротестовал Ицхак, — мы свои пять процентов уже взяли.
— Так погоди, нож ведь стоил тысячу рублей?
— Ну да.
— И ты смог повысить цену, чтобы увеличить свою долю так?
— Выходит, так.
Я задумался. У мальчишки явно была склонность к коммерции. Ломоносов сейчас занимался в свободное время его образованием и рассказывал, что малой схватывает всё на лету.
Сестра ремесленник, а брат — купец. Кто бы мог подумать? Обычно всё наоборот.
— Всё, что заработаешь сверху оговорённых ценников, разрешаю забирать себе, — сообщил я ему. — Это не потому, что я тебе что-то дарю, — перебил я юного гордеца, — мне выгодно, чтобы ты продавал больше моих товаров. Если ты будешь заинтересован в этом, значит, найдёшь способы, как увеличить продажи. Понял?
Тот кивнул.
— Только давай условимся, что пять процентов будут с обговорённого ценника, — мне было не жалко и так ему всё отдать, но этим я только сделаю хуже.
Парень полез в карман и вернул мне обратно десять лишних рублей.
— По рукам, а с вами выгодно сотрудничать, Артём Борисович, — засовывая деньги в карман, сказал он голосом бывалого купца.
— Артём! Ты пришёл, — радостно воскликнула Ривка у порога, в руках у неё была полная корзина продуктов, а позади стоял гружёный Семён.
Она посмотрела на меня, потом на Ицхака и неловко переминалась с ноги на ногу.
Пацан демонстративно вздохнул и закатил глаза. Толкнув дверь ногой, он вышел на улицу, чтобы и дальше копаться в своей зачаровальной лавочке. Девушка обняла меня, обвив руками шею, а я смял её, как маленькую, в охапку и вдохнул приятные цветочные нотки. В кои-то веки Скаржинский со своими сальностями оказался прав: аромат любимой женщины — это нечто.
После всех встреч-обнимашек Ицхак с Иваном закатили готовку, и я отлично провёл время в кругу неравнодушных мне людей. Отдыхать тоже надо уметь. Почему-то именно здесь, в одном из самых опасных мест в империи, я обрёл дом, куда хотелось возвращаться. Сюда бы ещё Софи перевезти, но этим мы займёмся попозже. Надо будет грамотно разыграть все партии. Даже в таких щекотливых вопросах я предпочитал опираться на планирование. Нет, не так.
«ТЕМ БОЛЕЕ в таких вопросах…»
Обе девушки были мне по-своему дороги, и каждая делала мою жизнь насыщенней. Когда ночь вступила в свои права, я оторвался по полной за всё время отсутствия и получил столько же любви в ответ. Если не больше.
Следующий день я провёл также мирно: тренировался, медитировал, разговаривал с Ломоносовым на ломаном французском, насилуя свой язык. Так Ваня ещё и решил убить двух зайцев сразу — учил меня на нём азам защитной магии!
— Ты вечером уходишь? — спросила меня после обеда Ривка, лёжа на коленях.
Мы разместились вдвоём на большой тахте и через открытое окно слушали звуки уличной суеты.
— С чего ты взяла? — поинтересовался я.
— Да так, — равнодушно ответила она, — ты сегодня ману ни на что не тратил. Вот и показалось странным.
— Я вернусь утром.
— Это для тебя важно? — подняв голову и ловя мой взгляд, спросила она.
Я в это время гладил её вьющиеся чёрные волосы.
— Да, более чем, — серьёзно кивнул я.
— Тогда ладно, — она снова вернулась в позу калачика и положила мою руку обратно.
— Продолжай, — великодушно разрешила она.
«Ах, вот как?»
В следующие пять минут я защекотал девушку до слёз — недавно нашёл эту её слабость. Шея, ступни, подмышки, колени, живот — список можно продолжать до бесконечности. У неё какая-то сверхчувствительность к лёгким касаниям.
Позже, когда все улеглись спать, я зашёл к себе в кабинет и приготовился к ночной вылазке, одевшись в ликвидаторский костюм и спрятав гем в кармане. В дверь постучались.
— Готов? — спросил меня Ломоносов, он был тоже в обмундировании.
— Да, давай, постараюсь побыстрей.
Я был заряжен на хорошую драку, но выброс маны не помешал бы. Поэтому следующие полтора часа мы потратили на работу со сгустком. Как только заряд бодрости растёкся по организму, я встал, размялся и вместе с другом отправился на улицу, где нас ждал Семён с запряжёнными лошадьми.
— С богом, барин.
— Семён, — подозвал я его, когда уже сидел верхом.
— Ась, Артём Борисович?
— Я хотел, чтобы ты знал: я считаю тебя своим другом. Никогда не забуду, как ты мне помогал.
— Это… Что… — не нашёлся что ответить старик. — Вы, чай, не помирать собрались? — обеспокоенно спросил он, а я расхохотался на всю улицу.
— Да щас! Не дождёшься, старый хрыч.
— Тогда побыстрее воротайтесь и скажите мне это за рюмкой хорошего коньячку-с, — потёр нос камердинер. — А так это оно
