class="poem">
Тихий Мэлар в зареве багряном.
Выплывают легкие ладьи.
Медная труба к лесным полянам
Шлет воззванья звонкие свои.
Дверь торппы скрипнула.
Настали блаженные часы сна.
...Сумрачен восток,
Утра час далек.
Струны кантеле трогает Эрик.
Для Коскела поденщина стала немного легче, потому что Аксели начал заменять Алму на некоторых работах. Собственно, женских дней поденщины оставалось по-прежнему шесть, но донимали дополнительные вызовы. Конечно, пастор не мог не заметить, как это мучительно неприятно для Коскела. Поэтому он каждый раз просил, словно извиняясь:
— Не сможет ли ваша хозяйка прийти еще и завтра? Управляющий пытался набрать людей в деревне, но все заняты у барона: отбывают «пастбищные» и «дровяные» дни. Не можете ли вы еще разок? А дальше уж мы как-нибудь постараемся своими силами.
Этот «разок» повторялся довольно часто, и в Коскела родилась новая поговорка. Собираясь утром на работу, Юсси говорил:
— Пойдем-ка еще «разок». А уж ночью постараемся тут «своими силами».
Но стоило пастору снова попросить, и Юсси покорно соглашался:
— Слушаюсь... Да чего уж... Раз нужно...
Конечно, за это хоть и немного, а все-таки платили, что служило для Юсси большим утешением. Когда же Аксели подрос и начал отрабатывать поденщину за мать, дома стало гораздо больше порядка.
Мальчик привык к тяжелому труду, а стоило похвалить его, так он горы готов был своротить. И пастор похваливал. Это было приятно и Юсси. Мальчик даже с конем работал самостоятельно, хотя отец говорил, что по-настоящему управлять лошадьми парень никогда не научится.
— Слишком он горяч. В лесу на вывозке с таким характером ничего не добьешься. Этот парень еще не одну сбрую порвет на своем веку.
Пожалуй, отец был прав. На людях Аксели от застенчивости казался тихим и даже робким, но, случалось, он приходил в ярость. Наедут сани на пень или на камень, так что их и с места не сдвинуть, — и вдруг мальчик в слепом бешенстве хватался за край тяжеленного воза и старался поднять его, не замечая нелепости такой попытки. И хотя дома сыновья Коскела не смели ругаться, здесь у Аксели легко слетали с языка и «черт» " и «дьявол», и «сатана». И не просто с языка — они вылетали из глубины сердца, рожденные исступленным гневом.
Посещение школы и встречи с новыми людьми во время работ в пасторате пробудили у Аксели интерес к деревне и к ее жизни. По воскресеньям он охотно проводил время в компании других ребят. Но каждый раз отец недовольно оговаривал его:
— К чему это? Только трепать одежу да обувку... Да перенимать фокусы зубоскалов.
Деревня и все деревенские постепенно стали для Юсси объектом презрения и насмешек. В их жизни он видел очень мало такого, к чему стоило бы относиться с уважением. И то, что Аксели тянулся к сверстникам, казалось Юсси предосудительным. Но, поворчав, он все же перестал возражать. Все так хвалили Аксели за усердие в работе, что это как-никак давало ему право кое в чем поступать по-своему.
Перед Новым годом у них вышла небольшая стычка. Оскар Кививуори пригласил Аксели встречать Новый год у них. Он звал и других ребят, и «старик» как будто разрешил им собраться.
— Ну, уж это невозможно. Чтоб мальчишка с этаких лет начал ночью по гостям шататься! —возмутился Юсси.
Но в конце концов он и тут уступил. Кстати, нашлось и поручение. Отто после праздника должен был поехать в село, и Юсси решил попросить его, чтоб купил в аптеке мазь для поясницы.
— Пусть заплатит свои деньги, я ему сразу же верну.
Аксели обещал передать просьбу, хотя он почему-то стыдился, что у отца больная спина. Как можно быть этаким скрюченным и кособоким!
Аксели вышел из дому, когда совсем стемнело. Новогодний вечер украсился свежим, пушистым снежком. И луна мягко светила сквозь облачную дымку. Заснеженные ветви елей нависли белым сводом над дорогой, ведущей к большаку. Проходя мимо старой елки Матти, Аксели ощутил легкую дрожь. Когда-то он был маленьким и дальше этого места ходить не смел.
Сперва показались освещенные окна пастората, дальше мерцали огоньки деревни. Аксели прибавил шагу, чтобы поскорее пройти пасторат. Он боялся, как бы кто не увидел, что он так поздно идет в гости. В избушке Кустаа-Волка не было света. Конечно, он еще не спал, а просто сидел впотьмах один.
Дальше виднелись огни в имении барона. Окон господского дома не было видно, потому что он стоял среди парка. Гуда, наверно, понаехали гости. Интересно, приехал ли тот офицер, который всегда спьяну пристает к молодым девкам, а как проспится, сам ничего не помнит? Он это делает тайком от барона. И девки тоже не смеют барону пожаловаться. А дядя Отто говорил, что они и не хотят особенно жаловаться. Потому что им нравится этот офицерик. Но одна из девок — Ваппу Мэкеля — сказала: «Пусть только попробует ко мне полезть, так я ему устрою!»
Дядя Отто всегда говорит разные гадости. Так же, как Янне и Оскар. При воспоминании об этом Аксели почувствовал, что краснеет от стыда, хоть рядом никого не было. Дома у них ни о чем подобном и поминать нельзя. Даже о скотине, если говорят что-нибудь такое, то стараются как-то это обойти. Им, мальчишкам, даже не разрешали смотреть, как покрывают коров. Но Аксели, конечно, видел. Потихоньку.
Однако, хоть и стыдно, почему-то невольно думается об этом. Янне уже ходит гулять к девкам в имение. Об этих похождениях он говорит намеками и смеется над ними с Оскаром. Дядя Отто тоже посмеивается и говорит, что Янне только языком болтает.
У Кививуори собралось уже несколько деревенских ребят. Аксели пробормотал приветствие и покраснел. Он стеснялся крестной, хотя она всегда была добра к нему. Чтобы отделаться от неприятного поручения, он сразу передал Отто просьбу отца, и тот велел Анне напомнить ему об этом завтра перед отъездом.
— Что спина-то у отца хуже разболелась?
— Не-е-ет... Но все болит и болит.
— Вот как. Скажи-ка ты ему: на что, мол, все богатства, если от них спина трещит?
Аксели улыбнулся вымученной улыбкой. Дядя Отто, видимо, уже угостился. Потом это стало еще очевиднее, гак как дядя время от времени выходил на другую половину и возвращался каждый раз все более веселым. Зато тетя Анна встречала его осуждающим взглядом.
Янне куда-то собрался. На нем была новая ватная куртка и
