class="p1">– Там, впереди… В тайгу спустился с Петрушиным, брата хоронить… – помедлив, ответил Калюжный. Он поднялся.
– А ранило кого?
– Свяцова убили, – подал голос Прокопенко. – В охранении оставался. Он, кажись, и увидел бандитов, первым пальнул. Нас-то они не видели, спокойно ехали, а как Свяцов пальнул, так они его разом и прикончили.
Круглов побагровел. Подскочив к Калюжному, прохрапел в самое лицо:
– Я тебе что говорил? С северного склона пойдут!.. А ты одного Свяцова оставил?
Лежавшие на камнях бойцы подняли головы, стали прислушиваться. Калюжный мельком взглянул на них и раздраженно ответил:
– Я и шел воротить остальных… Не дошел только. – Предательская дрожь пробежала по лицу зама. Круглов пронзил Калюжного взглядом:
– Это отчего же ты не дошел? – прошипел он.
Калюжный отвернулся:
– Стрелять стали…
– Стрелять, значит? Прокопенко!
– Я, командир! – отозвался комвзвод.
– Обойди-ка заимку… Нет ли кого еще вокруг нее… Да загляни, на месте ли пленник…
Прокопенко сначала поморщился, словно соображая, о чем его просят, потом смекнул: о таинственном стрелке.
– Понял! – кивнул он и, перескочив через угол крыльца, промчал за амбар.
Круглов, не спуская глаз с лица зама, вновь прошипел сквозь зубы:
– А теперь скажи, дорогой товарищ, где стрельнули в первый раз?
В цепи лежавших на склоне чекистов послышались возгласы:
– Пыреев!
– С Петрушиным, что ли?
– С ним, точно!
Калюжный обернулся: к заимке, вверх по склону, ехал верхом Пыреев. Рядом, держа лошадь под узды, брел сгорбленный Петрушин: через седло свешивалось тело убитого друга. Они приблизились к бездыханному бандиту; оглядев его, прошли ко второму, к третьему… Видно было, что Пыреев качал головой.
– Сыновей прикончили Чалого, обоих! – прокричал он издали. – Теперь ждите самого!
Калюжный повернул голову и кивком показал в сторону Пыреева:
– Оттуда стреляли…
Неожиданно Круглов подхватил его ручищей за отворот шинели, повернулся с ним, как с игрушкой, и протолкнул к углу заимки.
– И ты не слышал, что сначала стреляли здесь, в окно? – взревел он. Чекисты повскакивали, не понимая, что происходит. – И кто же это стрелял? Уж не ты ли?
Калюжный сбил руку командира и непроизвольно сделал несколько шагов назад.
– Уж не в тебе ли признал Мохов колчаковскую шкуру? И не за это ли ты застрелил его, мразь? – Круглов с силой толкнул Калюжного в грудь, и тот, не устояв, пробежал еще несколько шагов назад. – То-то ты признал Дункеля на Гнилухе! То-то все о дамах беспокоился! Пришел, гад, послушать, что с ними сталось? Не поленился, сволочь? Отвечай, что про ящики знаешь! Где золото? – Револьвер уткнулся в грудь Калюжного. Внезапно тот побагровел и с ненавистью плюнул в лицо Круглова:
– Ящики тебе? Золото? Выкуси! – Калюжный ткнул в опешившего комэска увесистую фигу. – Проср… вы свое золото, товарищ! Я тебе вот что скажу на прощание: женщины те больше стоили, чем твои поганые ящики!
Он отпрянул назад и выхватил револьвер: раздался щелчок… потом еще один и еще… Патроны были расстреляны. Он с отчаянием откинул револьвер, рванул на груди шинель и, вытаращив безумные глаза, проревел:
– Стреляй! Смотри, как офицеры умирают!
Круглов медленно оттер с лица слюну, молча, не сводя глаз с Калюжного, навел наган на распахнутую грудь…
В ту же минуту позади, слева, раздался топот копыт: Пыреев, хлеща нагайкой свою и чужую лошадей, вместе с ухватившимся за седло Петрушиным, пронесся мимо вновь повалившихся на камни чекистов.
– Чалый! – на скаку прокричал он.
В глазах комэска потемнело. Опустив револьвер, он через плечо посмотрел на мчавшихся всадников, которых почему-то было значительно больше десятка; повернулся и… неожиданно для всех шагнул навстречу.
Круглов сразу узнал человека, мчащегося впереди всех – седого, без шапки, с длинными ногами, почти касающимися земли… Чалый… И хотя было неблизко, Григорий разглядел его лицо – перекошенное ненавистью, готовое на смерть…
Справа истошно прокричал Пыреев, умоляя его вернуться; позади зашаркал по камням убегающий Калюжный, прогремело: «Стой, шкура!» – и зычный одинокий выстрел Прокопенко эхом разнесся по склону Собачьей горы… Вслед за глухим звуком упавшего тела грянула залпом залегшая цепь…
Но Круглов, казалось, ничего этого не слышал; не оборачиваясь, он шел вперед, во весь рост, глядя в одну точку – в лицо Чалого, также не отрывающего глаз от своего врага.
Мимо прожужжало несколько пуль; с обеих сторон загрохотали с новою силой выстрелы… Вот уже всадник совсем рядом, вот уже поднял карабин, стал целиться… Круглов остановился, вытянул вперед руку и выстрелил.
Он видел, как обмякло тело Чалого, как уткнулась седая голова в гриву и как, выпустив карабин, сползли с лошадиной шеи и свисли длинные безжизненные руки… В ту же минуту что-то горячее, острое обожгло его грудь: в глазах пронеслись мать, отец; всплыло и пропало лицо Кольки, Остапова и все погрузилось во мрак…
Глава 21
Лес, к которому путники вышли из тумана, оказался узкой полосой кедровника, тянувшегося вдоль всего подножия Николиной горы. Пройдя ее, они оказались у обнаженных скал, более крутых и менее поросших растительностью, чем склоны Собачьей, оттого, видимо, казавшихся более суровыми и неприступными. Прохор, оставив остальных, покружил по камням в поисках места для лагеря и, остановившись в ста пятидесяти метрах выше и в стороне, подозвал наблюдавших за ним путников.
– Здесь станем! – сказал он, когда те подошли. – Место ровное, и до «золота» вашего недалече…
Все огляделись.
– А пещера где? – спросил Савелий.
– Пещера-то? Вон она, напротив того камня… – Прохор махнул в сторону узкой скалы, словно поднятый кверху палец, торчащей несколько в стороне от горы. – Это отсюда он кажется башенкой. А чуть отойдешь – так это каменная стена… Аккурат, перед пещерой в Николиной горе. Из-за этой стены пещера с Волчьих камней и видна только верхом, полоской…
«…И увидеть ее можно, лишь взобравшись на “могилу”, – подумал Павел. – Но если пещера скрыта такой огромной скалой, значит, не так уж она мала…»
– Ну-ка, ученый! – оторвал его от мыслей Прохор. – И ты, Трофим, за вещами сходите девчат! Мы пока палатки справим. Дуйте!
По пути к лесу и Павел, и Трофим пытались разглядеть таинственную стену; и лишь когда они спустились к кедровнику – торчавший каменный палец действительно развернулся в почти отвесную скалу, точно крепостной бастион прикрывающую угрюмую гору…
– Эх-ма! – восхищенно воскликнул Трофим, остановившись. – Да она, видать, огромна, пещера-то!
Павел промолчал.
Однако не только их раздирало любопытство. Когда с рюкзаками они вернулись к месту стоянки, Даша и Настя готовили бутерброды, мужчины заканчивали ставить палатки, но за делом каждый из них то и дело устремлял пытливый взор в сторону высившейся скалы… Кроме, быть может, старика Прохора, который, поглядывая на замиравших время от времени путников, отчего-то недовольно кряхтел, но
