до Мохова будет, а нам про Дункеля да людей его знать надо! Бегом, матросы-папиросы!
Комвзвод мгновенно исчез за дверью. Калюжный при упоминании Дункеля в нерешительности замер.
– А ты что стоишь? Не слышал, что ли? – взревел Круглов. Замком, сорвавшись с места, растворился в темноте.
* * *
В избе кроме Прокопенко оставалось еще двое чекистов. Прошло немало времени, прежде чем они кое-как привели Мохова в подобие чувства. Разбитого, взъерошенного и мокрого от вылитого на него ведра воды, пленника усадили перед заставленным бутылками и остатками многодневного пиршества столом.
С виду это был здоровенный, лет сорока мужик с бычьей шеей, пузырившейся венами из-под серой расстегнутой настежь косоворотки … Качаясь из стороны в сторону, так что одному из чекистов приходилось держать его за ворот, он с трудом отрывал подбородок с груди, бессмысленно косил едва приоткрывавшийся при этом то один, то другой глаз и смотрел им туда, куда сваливалась тяжелая голова. Взлохмаченная, с проседью шевелюра его то и дело спадала вниз, хлеща сальными волосами дубленное ветрами красное лицо, правую сторону которого прорезал глубокий, на всю щеку шрам.
– Такие… кто?.. чего надо? – бормотал он. Круглов прошел за стол, гневно оглядел его и вдруг со злостью, одним движением смахнул ножнами шашки объедки. Посуда с грохотом повалилась на пол; свечки, почему-то расставленные на подоконниках, испуганно замигали. Мохов вздрогнул, поднял голову и открыл щелки глаз.
– Ты, что ли, Гришка? – Голова вновь упала на грудь. – Чего тебе?
– Убить тебя, сволочь, пришел! – спокойно и грозно объявил Круглов.
– Это… за что же? – пробурчал пленник.
– Где Дункель?
– Какой такой?..
Комэск медленно обошел стол, встал перед проводником и, проведя ручищей по грязным волосам, притянул голову к своему лицу.
– От тебя самого зависит твоя смердячая жизнь, гнида… Где Дункель, у которого ты за проводника был?
– М-м… не знаю, – промычал Мохов.
– В Глуховку ты его привел?
– Я.
– Зачем?
– Приказали…
– Кто?
– Гад колчаковский, из контрразведки ихней… Говорил, из-под земли достанет, по следу идти будет… Повесить грозился…
Круглов с презрением отбросил моховскую голову, и та, помотавшись, безвольно упала на грудь.
– Сволочь, с контрразведкой якшался! – Постояв, он сел на край стола.
– Зря ты со мною возишься, Гриша, – неожиданно проговорила голова. – За Чалым мы послали, тут уже должен быть…
Комэск и комвзвод переглянулись и, не сговариваясь, посмотрели в окно – уже светало.
– Для чего послали? – повернувшись, спросил Прокопенко.
– Кто это, Гриша? – исподлобья глянув на него одним глазом, спросил пленник.
– Чекист это, Мохов, чекист… Так для чего за Чалым посылали?
– Для чего? – Мохов откинул голову. – Так ведь Дункеля он на заимке своей ждал… а офицер ушел… Сказал, что вернется, но ушел… Чалый просто так не отпустит – сам придет…
– Куда ушел, зачем?
Мохов засмеялся, но захлебнулся и, прокашлявшись, уставился на комэска:
– Зачем ушел? Понятное дело – добро прятать! Залез ночью на самую вершину Собачью, а как слез – говорит: меч на поясе подсказал, идти надо. Ха-ха… – вновь залился смехом и захлебнулся он. – Думал, с ума штабс-капитан выжил… Всю ночь пили… А утром просыпаюсь – голова болит, а их уж и след простыл… Так-то вот… – Мохов перестал смеяться и зло посмотрел на Круглова. – Но куда ушли? А? Эх ты, Григорий Круглов! И ты туда же! Золотишка захотелось? Так я не знаю куда! Это вы с Чалым разбирайтесь!
Круглов замотал головой: в пьяной ахинее, которую нес проводник, он почувствовал что-то важное…
– Погоди, матросы-папиросы… Ну-ка, бандит чаловский, давай-ка по порядку!
– По какому такому?
– А начни с того, как ты лошадей Дункелю привел на Гнилуху…
Мохов прекратил мотать головой, внимательно, казалось здраво, посмотрел на Круглова. В это время позади него, за стенкой, послышался звук открывающихся и захлопывающихся дверей: кто-то тяжело прошел по скрипящим половицам сеней, потоптался у входа, будто не решаясь войти, и в светлицу отворили…
Круглов нетерпеливо махнул головою вошедшему Калюжному – проходи скорее, мешаешь! Сидевший перед ним Мохов медленно, всем туловищем, обернулся и тут же, как ошпаренный, вернул лицо в прежнее положение – он словно протрезвел. Странное преображение не осталось без внимания комэска. Григорий перевел взгляд на зама: Калюжный, показывая всем видом, что извиняется за прерванный допрос, тихо прошел в угол за спиной пленника, поднял перевернутый табурет и неслышно сел.
– Вот значит, как… – неожиданно проговорил Мохов. – В ряженых играем… Ну что ж… вины на мне нет – спрашивай!
Слова старого прохвоста разозлили Круглого. Недобро глянув на него, он сквозь зубы процедил:
– Ты мне дурку не валяй, матросы-папиросы… Мне с тобою цацкаться некогда, подстилка чаловская… Говори, как было!
Мохов скосил глаз в сторону занятого замкомом угла, поднял глаза на Круглова и презрительно сказал:
– Нечего мне говорить! Привели Дункелю коней, на следующий день пошли на Собачью – все!
– Зачем на Собачью-то? – спросил стоявший рядом Прокопенко.
Мохов, не спуская глаз с Круглова, поинтересовался:
– И ему отвечать?
– Отвечай…
– Не знаю, зачем. Чалый отпустил Дункеля на Собачью, чтобы потом прислать туда людей и проводить на дальнюю заимку. Сам не мог – дела были… кое-какие… Офицеру же дорогу туда ни за что не найти было… А мне было велено вернуться в Глуховку – смотреть, что там да как… Вот прислал Евдокима Пыреева и еще двух…
– Дела, значит… Остапова стрелять? – Глаза Круглова сверкнули. – Небось и ты его кровью замаран, сволочь!
Мохов отвел глаза:
– Нет на мне его крови… А на ком есть – того не знаю!
– А лошади для чего же понадобились? Для дам? – вновь спросил Прокопенко. Проводник на этот раз внимательно посмотрел на комвзвода, на его перевязанную бинтами голову:
– Все-то знает твоя голова… Оттого, видать, и пули все по ней! – Он отвернулся. – Не для них. Чалый тоже думал, для барышень, но, когда привели лошадей, их уже не было. Для них самих лошади нужны были…
– Как это не было? – Круглов посмотрел на заерзавшего в углу Калюжного. – Куда же они делись?
– Кто его знает… Капитан поначалу говорил, что захворали они, вместе с прапорщиком в палатке лежат. Я поверил сначала; потом гляжу – коней их нет. Думал, гуляют где-то… Один Дункель был с солдатами… все без погон… в рядовых шинелях… – Мохов поморщился, как от внезапного приступа головной боли, и, выждав минуту, закончил: – Утром собираться – их нет. Спросил про дамочек – где, мол? Обрубил, гад – не твое, говорит, собачье дело… Так вот. А мне-то что – ящики на месте, да и ладно…
Круглов молчал. «Врет или нет? – думал он. – От сути уводит? Не похоже… А если
