он с женой (оба белые) отправился туда из Нью-Хейвена по программе культурного обмена Фулбрайта. И с тех пор они неотступно прививали своим двоим детям этический императив мультилингвальности.
Лейтон дала высказаться еще нескольким родителям, все они выдавали предсказуемые рассуждения о важности изучения иностранных языков в нашем взаимосвязанном мире. Директриса осмотрелась, ища новые руки. Бек заметил одну, с правой стороны в среднем ряду. Лейтон подняла подбородок.
– Да, мэм?
– Мой сын, – сказала женщина громко. Она сидела между мальчиком и старухой. – Он говорит на испанском и на английском тоже.
– И на обоих языках бегло?
– Sí.
– В каком он классе?
– В шестом.
– А где вы живете, мэм?
– В Драй-Ривер, – ответила та.
Эмигрантский городишко в округе Бьюла, один из беднейших в Колорадо. Бек однажды проезжал через него по пути на футбольный матч в Небраске.
Лейтон сказала что-то по-испански, и сын женщины встал, боком протиснулся между рядами и поднялся на сцену. Это был невысокий мальчик, тощий, как жердь, с круглыми очками в проволочной оправе и с узким лицом. Лейтон, держа микрофон на уровне талии, тихо поговорила с ним, потом повернулась к аудитории.
– Хочу вам представить Атика Юпанки. Он будет переводить для испаноговорящих зрителей. Я надеюсь, вы не против? – Она обернулась и посмотрела на старших управленцев, выстроившихся посредине сцены.
– Что вы, продолжайте, – с энтузиазмом закивал Елинек.
Его пристыженное выражение лица говорило: «Надо было нам позаботиться о переводчике заранее». Бек начал понимать, к чему клонит Лейтон.
– И как вам такое? – обратилась она к залу. – Билингвальный мальчик в захолустном Драй-Ривер.
Родители заерзали на сиденьях, начавшиеся было жидкие аплодисменты быстро утихли.
– Так давайте подумаем, что это значит. – Лейтон мерила шагами сцену. – Вы хотите языковую спецшколу, чтобы детки в прекрасном Кристале научились говорить на китайском или арабском. Кто будет с этим спорить? – Директриса сделала паузу, чтобы Атик успел перевести. У него был тоненький голос, но лексику и обороты Лейтон он переводил без труда. – Я не хочу разрушать ваши иллюзии. Но нам нужно думать об изучении языков в более широком контексте и видеть всю полноту вопроса. Потому что знаете, где живет большая часть билингвальных детей в этой части Передового хребта? Вы только что слышали ответ от билингвальной матери. Они живут в округе Бьюла, где их родители выращивают овощи и фрукты и режут скот, чтобы доставить свежие фермерские продукты в рестораны на Изумрудной аллее.
Кивки, бормотание, согласное мычание. Зрители заглатывали наживку.
– Вообще, у нас в округе Бьюла живет небольшая, но активная перуанская диаспора. Скажи-ка, Атик, кто это там сидит рядом с твоей мамой?
Мальчик произнес какое-то слово, которого Бек не понял.
– Твоя бабушка?
– Да, мэм.
– Она говорит по-английски?
– Немного.
– А по-испански?
Мальчик свел большой и указательный пальцы, показывая расстояние примерно в дюйм.
– Чуть лучше.
– Тогда расскажи ей, о чем я сейчас говорила. Только основные мысли.
Атик начал громко объяснять бабушке через дюжину рядов зрителей. Не по-испански, не по-английски. «На своем родном языке, в котором больше согласных, чем гласных, – решил Бек. – Но лихо шпарит». Закончив переводить, мальчик посмотрел на Лейтон.
– Вот это да. Что это был за язык, Атик?
– Это кечуа, мэм.
Директриса устремила взгляд в зал.
– Кечуа. Испанский. Английский.
Снова движение среди зрителей, приглушенные возгласы одобрения.
– Вот это да. Поразительно. Ни черта себе!
И еще несколько мягких смешков: люди начали улавливать мысль.
Лейтон положила руку мальчику на плечо:
– Атик один из семи или восьми детей в государственных школах округа Бьюла, говорящих на испанском, английском и кечуа. Эти дети не монолингвы, не билингвы, а трилингвы. Они естественным образом стали полиглотами и с одинаковой легкостью говорят на языке германской и романской групп и на языке коренного населения Южной Америки. Их мозг умеет обрабатывать несколько языков, производить смену кода, переключаться с одного языка на другой. У них сама жизнь многоязычная. Так что же, в пятом классе отдадим этих детей учить арабский? Фарси? Мандаринское наречие? Пушту? Кто знает предел их возможностей? – Женщина наклонилась и театральным шепотом сказала Атику: – Можешь идти на свое место, сынок.
Мальчик улыбнулся, помахал публике и на этот раз получил долгие аплодисменты от взрослых. Бек тоже хлопал, хотя и ощущал возмущение и раздражение, что школьная система может вот так выставить напоказ цветного ребенка, просто чтобы донести мысль до кучки белых либералов. Хотя этот внезапный прилив благочестивых мыслей никак не мешал завидовать беглому владению языками этого перуанского мальчика. По крайней мере, в пользу Эйдана говорит то, что он смешанной крови. Вот только близнецы не знают ни слова на урду или пенджаби, на которых говорили родители Азры. И его бывшая жена первая же укажет на то, что предков-пакистанцев и любых выходцев из Южной Азии вряд ли можно считать за преимущество, учитывая нынешние скрученные, как крендель, понятия о равноправии. Скорее всего, ребята даже могут оказаться в невыгодном положении, учитывая их расу. Точно так же как «демографически чрезмерно представленных» азиатских ребят по-крупному уделали студенты из Лиги Плюща[15]. По крайней мере, так говорилось в статье, которую один парень запостил в подфоруме, куда частенько заходил Бек.
Одно было ясно: ситуация была сложная.
– Итак, давайте подведем итоги, – сказала Лейтон, когда аплодисменты смолкли. – Наберут ли дети из Бьюлы сто двадцать пять баллов на Когнаве? Возможно, нет. Но если вы отдадите их изучать фарси, я вам гарантирую, что они легко заткнут за пояс одноязычных городских школьников. Давайте назовем это «радикальным внедрением». Как мы поднимем вопрос об этих детях при обсуждении образования для одаренных? Как мы встроим их в процесс отбора учащихся в нашу академию? Как обеспечим равные шансы на поступление для этих детей и для одноязычного ребенка с Кленового холма, чья семья может позволить себе интенсивную подготовку к экзамену и индивидуальные занятия с репетитором?
– Шикарно, – тихо сказал Бек, но сидящий перед ним папа услышал. Он резко повернул голову и наградил Бека недовольным взглядом. «И как же много всего в этом взгляде», – подумал Бек, когда мужчина отвернулся. Беспокойство, неуверенность, хрупкость, свойственное либералам чувство вины. И, может быть, тень страха.
35. Бек
Во дворе школы Бек увидел четверку подруг, собравшихся у выключенного фонтана. Его бывшая жена была в черном обтягивающем платье, слишком коротком для вечерней прохлады в предгорьях. Платье выгодно открывало гладкие дуги ее икр, как будто Азра пришла на собрание прямо со свидания за ранним ужином. Четыре женщины стояли кружком, отгородившись от толпы. Саманта Зеллар о чем-то взволнованно трещала – наверное, о том, какие шансы на поступление у ее монолингвальной дочери.
Гарет вышагивал вдоль дальней части фонтана, уткнувшись в телефон и ожидая жену.
Бек подошел к нему:
– Привет, дружище.
Гарет хлопнул его по руке:
– Давно не виделись.
– Я как раз об этом подумал.
– Надо бы нам…
– Точно. Так что же, давай сегодня, чего тянуть?
Соня уже должна
