никто. Пустая оболочка, лишённая веры в себя.
Шесть прожитых лет рассеялись вместе с остатками дыма. Юцин до последнего не верит в случившееся. Срываясь на крик, она зовёт свою подругу Гунъи, и сердце её замирает в надежде услышать хоть что-то. Что если, она осталась жива? Выйдет к ней из обгоревшего дома, мягко обнимет и сообщит, что всё хорошо. Но Гунъи не выходит и продолжает равнодушно молчать.
Неужели ты меня бросила?! Как ты могла нарушить своё обещание?
Душа рвётся на части. Она совершенно потеряна, не знает, что делать и как двигаться дальше. Ей просто страшно.
— В соседнем городе нам удалось найти выживших. Их было двое, даосский монах и старая женщина, и они оба были смертельно напуганы. По словам даоса, все дома ни с того ни с сего охватило золотистое пламя, и, как бы люди ни старались его потушить, всё было тщетно. Более того, огонь охватил и людей. Он не угас до тех пор, пока все они не сгорели. А затем старая женщина сказала мне, что в их маленьком поселении никогда не жила девушка по имени Гунъи, — севшим голосом закончила цветочная фея.
Цайхуа крепко сжала пальцы подруги. Эта хрупкая девушка, легкомысленная и глупая с виду, оказалась невероятно сильной внутри. Она бесстыдно рыдала из-за того, что учитель не пустил её на занятие, однако сейчас, перед Лу Цайхуа, не проронила ни единой слезинки. С настоящей и до ужаса мучительной болью она справлялась сама, не позволяя своим горьким чувствам вырываться наружу и заботясь при этом о девушке, которую знает всего несколько дней.
Всё, что Цайхуа могла ей сказать:
— Юцин. Я буду рядом.
Примечание автора:
Модао — длинный пехотный меч. Длина его рукояти может достигать трёх метров (эстетичное оружие, между прочим).
Глава 18. У неё есть только настоящий момент, и прямо сейчас она проведёт его с пользой
Юцин давно ушла на занятия, однако в голове Цайхуа до сих пор звучал её голос. Тихий, словно шелест высохших листьев, надтреснутый, точно жалобный стон оборвавшейся струны.
На прощание цветочная фея снова обняла подругу и, взяв с неё обещание не заниматься сегодня учёбой, даже натянула улыбку. И Цайхуа бы хотела поверить этой улыбке, если б не знала, что за боль скрывается в сердце Юцин. Эта хрупкая девушка потеряла всё в одночасье: и крепкую многолетнюю дружбу, и главную цель своей жизни. Всё, что заставляло её двигаться дальше, мечтать и упорно подниматься к вершине, утратило смысл. В потерявшей крылья душе остался лишь призрак дорогого ей прошлого. Прошлого, что уже не вернуть.
Подобно слабому дереву, из-под которого убрали опору, Юцин лишилась поддержки, от которой зависела вся её дальнейшая жизнь. Сможет ли она найти в себе силы подняться или в конечном итоге сломается, зависело лишь от неё одной. И всё же она улыбалась. Не позволив сомкнуться над собой волнам отчаяния, не спрятавшись от целого мира, Юцин улыбалась, готовила лекарства и продолжала учиться. Будто ничего не случилось. Будто человек, которому она доверяла шесть лет, не испарился бесследно, как роса ближе к полудню.
Лу Цайхуа было искренне жаль цветочную фею. Как никто другой она понимала, что значит терять своих близких. И пусть воспоминания о собственном детстве были обрывочными, в её памяти навечно отпечаталась та неизбывная скорбь, с которой она покидала родную деревню. Вместе с живыми людьми горели дома, в её взмокшей ладони дрожали пальцы Юньчжи, а впереди был неизведанный, полный опасностей путь. Две маленькие девочки, единственные во всём поселении, смогли избежать страшной участи, что постигла их семьи. В тот день языки золотистого пламени, казалось, грозились спалить само небо.
Золотистое пламя. Как Цайхуа ни старалась забыть о нём, оно неизбежно напоминало о себе каждый раз, стоило взгляду зацепиться за жёлтое. Будь то растения, предметы быта или одежда, достаточно было увидеть их цвет, и её начинало тошнить. Негасимый огонь оттенка жидкого золота исчезал лишь тогда, когда всё живое вокруг было развеяно по ветру пеплом. В памяти Лу Цайхуа он оставался зыбким кошмаром, однако после рассказа Юцин воплотился в реальность, стал явью, ожил.
Цайхуа со страдальческим стоном ударила по кровати ладонью. Охватившее её беспокойство подкреплялось роем неразрешимых вопросов, жаливших старые раны. Является ли это пламя одной из утерянных техник, и, если да, кому пришло в голову использовать его против невинных людей? Каким образом они с Юньчжи выжили? Почему это поганое золотистое пламя, отобравшее у неё мать и отца, вновь о себе заявило? И, самое главное, кто за всем этим стоит? Ответить не смог даже её старый наставник.
— Мне не ведомо, по каким причинам судьба оставила Юньчжи невредимой, но насчёт тебя есть у меня одна мысль. Природа одарила твоё тело запасом врождённой духовной энергии. Возможно, она и защитила тебя, — нахмурив поседевшие брови, одним поздним вечером изрёк Лао Чжуаньцзэ.
Маленькая Цайхуа в присущей ей детской манере тогда не сумела сдержать гордой улыбки. Ещё бы, с рождения по её энергетическим каналам текла светлая ци, которую другим просветлённым приходилось накапливать путём различных лишений и нескончаемых медитаций! Без особых усилий освоившись на первой ступени совершенствования, Цайхуа преодолела её всего за пять лет, что было, несомненно, заслуживающим внимания результатом. Именно за свой талант к столь быстрому духовному развитию она и получила от наставника своё имя — Цайхуа.
В детстве ей всё давалось легко, а потому она не привыкла трудиться, как должно. Лу Цайхуа долгое время считала себя особенной, избранной. Она искренне верила, что возможности её безграничны, и только столкнувшись с первыми трудностями, наконец поняла — это не так.
Прошло много лет, но Цайхуа по-прежнему оставалась на второй ступени. Просветлённая знала, в чём заключаются её недостатки и основные ошибки, но не имела понятия, как их исправить. Потерпев не одну неудачу в попытках следовать советам наставника, она в итоге решила: что-то другое мешает ей духовно расти. В поисках разгадки она отправилась в школу Чэнсянь. Могла ли Цайхуа представить, что ответ лежит на поверхности? Всё было до смешного просто: она не научилась упорно работать. И теперь, лёжа в кровати и размышляя над результатами жизни, она вдруг явственно это осознала.
Взять, к примеру, Шанъяо. Они с ним ровесники, но как же сильно она отстала от него в совершенствовании! И дело вовсе не в том, что он ученик одной из пяти лучших школ просветлённых. У Лу Цайхуа был прекрасный наставник, в юности обучавшийся на горе
