и сдерживать слезы одновременно. Еще не хватало, чтобы Кларисса увидела, что я плачу. Так что я встаю и направляюсь в свою бывшую комнату собирать рюкзак. Затем забираю свои вещи из ванной (щетку, шампунь, крем, гель для душа) и кухни (пакетик жевательного мармелада и красную кофеварку), кидаю все это в большую сумку для покупок, надеваю куртку и возвращаюсь в гостиную, где Дамиано и Кларисса осматривают пострадавшую от инвалидной коляски мебель и собирают осколки.
– Мне очень жаль. Может быть, когда-нибудь вы захотите узнать, как так вышло.
– Не думаю, – качает головой Дамиано. – Лучше расскажите, как вышло вот это.
С этими словами он открывает рюкзак, который все еще висит у него на плече, и достает из кармана хорошо известный мне бумажный пакетик. Он кладет его на стол и внимательно смотрит на меня.
– Полагаю, вам известно, о чем речь, – говорит он, словно какой-нибудь персонаж полицейского сериала.
Я мрачно качаю головой – чисто из духа противоречия, – и Дамиано злобно ухмыляется. Когда мне прежде приходилось видеть в книжках слово «ухмылка», я не всегда понимала, что именно имеется в виду, но теперь, увидев ее вживую, я сразу понимаю: это улыбка, от которой очень больно.
Так и запишите в словарях.
Затем он открывает пакетик и достает чертово синее стеклышко с зеленым уголком.
Я решаю вести себя здраво и по-взрослому, уверенная в том, что мне удастся провести и самого Галанти, и проклятую шпионку, уставившуюся на меня сквозь густо накрашенные ресницы.
– Да, госпожа Ласкарис мне это уже показывала. Сожалею о лампе, но ничем не могу помочь. Я ничего не знаю.
Я знаю, что лжеца всегда можно раскусить по тому, что он смотрит тебе прямо в глаза, и лишь посылаю Дамиано короткий укоряющий взгляд, который сделал бы честь любой актрисе.
Но он даже не глядит на меня и очень аккуратно убирает осколок в пакет. Кларисса, которая до сих пор молча стояла в уголке, вдруг оживает, точно верный агент Ласкарис, сопровождающий инспектора Галанти и помогающий ему в разоблачении известной преступницы Бриджиды. Кларисса бросается к двери, хватает сумку, которую бросила у входа, и вынимает из нее старую добрую Тиффани.
– Вот, – говорит она и показывает пальцем на места сварки. Я замечаю, что в тех местах, где поработала Трапезунда, сварка немного толще, чем была изначально. – Думали нас провести? Надо быть совершенной, вы уж простите, идиоткой, чтобы полагать, что мы не заметим разницы.
Простите? Нельзя назвать человека идиоткой и сказать «простите». Кто вообще такое простит? И что значит «мы»? Вы снова вместе? Страсть к стукачеству помогла тебе избавиться от Даши?
От злости я даже прихожу в себя. Терять мне уже нечего. Совершенно нечего.
– Я знать ничего не знаю про лампу! – рычу я. – Сколько раз повторять? Я впервые ее увидела, когда нашла камеру. Очень жаль, что лампа разбилась, но я тут вообще ни при чем. Мне очень жаль, что так вышло с сервизом и всем остальным. Это очень красивые вещи, а я не смогла их защитить.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти. В квартире царит гнетущая тишина, но уже у двери я понимаю, что не могу удержаться от вопроса:
– Но почему вы вернулись именно сегодня?
Дамиано молча пожимает плечами, а Кларисса выпаливает:
– Я вчера прочла вот это и сразу позвонила Дамиано.
Она вытаскивает из сумки газету «Репубблика» и открывает разворот, посвященный Турину. В уголке малюсенькими буквами, которые не заметишь, если только не хочешь кому-нибудь подгадить, напечатано объявление. Оно гласит, что Фьямма Фавилли представляет уникальный спектакль «Ужин с Призраком Прошлого», который пройдет в частной квартире на площади Эмануэле Филиберто. Более подробную информацию можно найти на сайте актрисы.
– Ты говорила, что Фавилли – твоя тетя, так что несложно было догадаться, что к чему.
Черт бы меня побрал за ненужное хвастовство, черт бы побрал Клариссу и ее хорошую память, и черт бы побрал неумолимый рок, который за столько тысячелетий все еще в отличной форме.
– Но вы бы могли мне позвонить, и я бы все отменила.
– Да? Вы удивитесь, но мне плохо в это верилось, – отвечает Дамиано грустным голосом серийного убийцы, такого, на которого сроду не подумаешь и который до конца фильма выглядит самым обычным человеком. – Даже зная вас лишь самую малость, я уже понимал, что вы сделаете, что задумали, если я не вмешаюсь лично. К сожалению, я немного опоздал.
Я киваю и направляюсь к двери.
– Ключи! – кричит Кларисса, но я не обращаю на нее никакого внимания и просто кладу связку на один из проклятых дорогущих шкафчиков, которых так много в этой проклятущей и манящей квартире.
Оставляю ключи и ухожу.
28.
Фернан Бродель
– Ну хоть за отработанные дни он тебе заплатит? – интересуется Мануэла, пока мы с ней испытываем новое моющее средство на кожаных креслах банка, где работаем сегодня вечером.
– Самое ужасное, что да, Ману. Утром мне пришли деньги за весь апрель. Полностью. Как будто все в порядке.
С той кошмарной пятницы прошло всего три дня. Все выходные я рыдала навзрыд и даже не пошла к родителям обедать. А хуже всего, что Агата больше не будет приезжать на выходные – у нее начался высокий сезон, на виллу рекой стекаются дамочки, которым больше нечем себя занять. Я даже не могу часами жаловаться ей на жизнь, пока она сидит со мной на кровати, как это было лет в четырнадцать. Я мучаю ее разговорами по телефону, но это не одно и то же.
Единственное, что в моей жизни осталось на месте, – так это ежевечерние три часа с командой Мануэлы. Услышав, что Дамиано не только не заявил на меня в полицию, но еще и заплатил, Ману лишь пожимает плечами.
– Ну, у него денег куры не клюют, – с презрением замечает она. – Что ему тысяча евро? Видно, что проблем он не хочет, так что ты могла бы подать на него в суд.
– Я? В суд? После всего, что натворила?
– Посоветуйся в профсоюзе, какая-то зацепка да найдется.
Я вздыхаю и изо всех сил тру пятно, оставшееся, судя по всему, от ежевичного джема. Эти банковские работники совсем обнаглели. Лопают что попало в рабочее время. В бумажной папке «Кредиты и займы» я нашла обглоданную селедку.
– Кстати, Антоньетта говорит, что старушка выиграла в лото пятьсот евро. Они с тетей Джанкарлой их поделили.
Под «старушкой» имеется в виду синьора Эдера, которая, к счастью, отлично прижилась в Калабрии. Антоньетта прислала мне фото, где какие-то калабрийские старушки суетятся на кухне у плиты. Среди них легко узнать Эдеру, которая, похоже,
